чуть реже. Но сейчас «белый воротничок» думал не о насекомых, а о жабах и цаплях. Что ещё может лезть в голову по дороге в бухгалтерию?
Визиты в кабинет с дверью, больше подходившей подсобке, случались раз в месяц и длились не дольше десяти секунд. За это время Максим вспоминал, которой из суровых тёть он передавал бумаги раньше, оставлял папку на столе и ретировался, пока никто не окликнул.
Не то чтобы всё было настолько страшно. Умом Максим понимал, что несколько лет как вырос из личинки в трутня, но не всё зависит от ума! Страх перед суровым молчанием гнездился где-то очень глубоко, зародившись ещё в младшей школе, если не в яслях.
Однако Максим старался, и на сей раз вошёл почти без заминки. Вошёл — и чуть не выронил драгоценную папку, оглушённый визгом.
Бухгалтерию было не узнать. Привычные жабы и цапли сидели на своих местах, куда бы им деться. Но волна визга исходила не от них, а от толпы практиканток, сновавших по кабинету. Тела двух-трёх студенток облегали майки из наборов корпоративного мерча.
«Живи на яркой стороне, блин».
Щебетание и хихиканье девушек полилось на Максима, как вода из автоматических леек на газон.
— Ой, а вы тоже здесь работаете? Вы женаты? Вы так молодо выглядите!
Максим не отвечал. Вопрос о работе навёл его на размышления. Работает ли он? Что он вообще здесь делает? В чём смысл его существования?
Виной ли тому был разрекламированный дезодорант или что-то другое, но студентки в обтягивающих полосатых топах так и облепили Максима, тараторя без остановки. Максима сковали прильнувшие тела и вцепившиеся в него руки. Локоны волос и горячее дыхание щекотали шею. Голоса и звуки слились в монотонный гул, а перед глазами Максима застыло лицо. Приятное лицо, симпатичное: с широкой улыбкой, пухлыми щеками и большими, широко открытыми глазами. Правда, зрачки расширились настолько, что студентка походила на очень милую осу, как бы странно это не звучало.
Её розовые губы маняще блестели, а глаза сверкали. Максим не смог устоять и, зажмурившись, поцеловал.
Тихий «чмок» прозвучал выстрелом бутылочной пробки, а затем воздух наполнился смехом, восторженным оханьем и писком. Девушки прильнули к Максиму ещё сильнее. Даже сквозь пиджак «белый воротничок» чувствовал жар их тел. Удовольствия это ощущение, впрочем, не доставило: под рубашкой и брюками струился пот, веки отяжелели. Превозмогая сонливость, Максим взглянул на девушку перед собой.
Та всё ещё улыбалась, однако натянуто, вымученно. Глаза остекленели, а прелестное лицо стало зелёным, похожим на резиновую маску. Шею опоясала тонкая лиловая лента. Девушка открыла рот, чтобы что-то сказать… и её голова отвалилась.
Не успело обезглавленное тело опуститься на пол, по ушам Максима ударил крик. Жар стал просто невыносим, а надоедливый гул перетёк в размеренное, непроницаемое жужжание.
Максим усиленно моргал, надеясь снова увидеть перед собой целую и невредимую студентку со здоровым цветом лица и губами, похожими на лепестки розы в капельках росы.
Но этого не случилось. Теперь воздух пронизывали ароматы сакуры, мёда и каштанов. Стены кабинета превратились в соты, но фасеточные глаза Максима почти сразу перестали их различать, а затем и отказали вовсе.
Шершень ещё пощёлкал жвалами, ещё попытался сдвинуться с места, но у него не было ни шанса.
Облепленный роем, он опустился на брюхо, перестал дёргаться и затих.
Дежавю
Дверь в прихожей хлопнула, будто выстрелило ружьё. Фантомная дробь угодила в Риту, минуя стены. Что-то внутри женщины вздрогнуло, оборвалось и теперь болталось между грудью и бёдрами, где-то в районе диафрагмы. Силы почти оставили Риту, их едва хватило, чтобы не рухнуть посреди комнаты, а доковылять до дивана.
Тиканье часов давило на мозг. Слишком быстро, слишком громко, хотя стрелки поверх циферблата почти не двигались. Телевизор шумел речью какого-то перекормленного чиновника. Что-то о повышении рождаемости и моральном облике соотечественников.
«Это всё уже было, — подумала Рита, кладя ладонь на выпирающий живот. — Ссора. Он называет меня тупой гусыней, я его — импотентом. Он кричит что-то про «разведёнок» и прицепы и хлопает дверью. Я ложусь на диван, а потом…»
Дважды крякнул звонок. Рита вспомнила, что незадолго до ссоры заказала доставку из ресторана. Это дало сил дойти до двери и прильнуть к глазку. Фигура в зелёном дождевике и с массивным коробом за плечами. Фантазия успела было дорисовать силуэту приветливое, гладко выбритое лицо с небесного цвета глазами, блестящими из-под светлой чёлки…
«Ммм…»
Но Вселенная подсунула Рите какое-то чучело! Чернющие глаза навыкате, губы как у осла, жёлтые зубы торчат во все стороны.
«Закон сохранения уродов в действии».
«Урод» позвонил снова. Пришлось открыть.
— Маргарит Кравцов?
От акцента захотелось смеяться и плеваться одновременно, но Рита сдержалась и кивнула. Невзрачный азиат не торопился снимать короб, он вообще не шевелился, стоял в дверях как размалёванный манекен.
Рита поймала себя на мысли, что не заметила, как тот шевелил ртом, пока говорил. Не заметила, как курьер моргал.
Лестничную клетку озарил яркий свет. Рита поёжилась: под подол халата просочился сквозняк. Мир сдвинулся чуть вниз, это угадывалось по полосам краски на стене за курьером. Но азиат остался с женщиной на одном уровне, будто незаметно подпрыгнул.
Похоже, это не мир сместился, а их двоих подняло над полом и потянуло наружу. Полосатая стена с соседской дверью сменилась коридором, затем лестничной клеткой, подъездом, небом — ослепительным как солнце.
Небо поглотило обесцвеченный силуэт курьера, а затем и саму Риту.
Потом… Потом небо сжалось до плафона странной формы, вроде раскрытого зонта. Рита лежала на твёрдой поверхности, согнув ноги в коленях. В ушах гудело как от трансформаторной подстанции, тело онемело, а внизу, на периферии зрения, что-то шевелилось.
Сквозняк пронзил Рите нутро, копошился в ней, как вор в похищенной сумке. Ощущение это длилось недолго, всего несколько секунд, потом холод сменился жидким теплом.
Между Ритой и светилом возникли фигуры. Две серые, покрытые чешуёй головы с огромными чёрными глазами, и между ними — серебристая клешня, похожая на сварочный манипулятор. Клешня сжимала пульсирующее нечто, сочащееся красной слизью. Оно напоминало гигантского головастика, гусеницу и эмбрион одновременно.
Серые головы кивнули, и клешня исчезла из поля зрения. Откуда-то сбоку раздался стеклянный звон и плеск, будто что-то окунули в стакан воды, а затем клешня появилась вновь.
Один из сероголовых поднял перепончатые руки и закрепил в окровавленной клешне капсулу, похожую на куриное яйцо, очищенное от скорлупы.
Дальше Рита видела только плафон, плавно ширившийся до ослепительно белого неба.
Жидкое тепло пронзил металлический холод.
* * *
Словно
