честные глаза Инга и затаила дыхание. Ярослав молча оторвал полосу скотча. Молча примерился. И молча прилепил ее на плинтус. Посидел, сосредоточенно глядя в стену, пригладил рукой волосы, передернул плечами.
— У меня нет телефона.
— В каком смысле? — растерялась Инга. Она, конечно, предполагала, что Ярослав не захочет давать номер — но очевидная нелепость вранья была слишком обескураживающей.
— В прямом. Разбил. Вместе с симкой.
— И… что? Восстановить симку в любом сервисном центре можно.
— А вставлять куда? В брелок? — тихо и почти зло спросил у стены Ярослав.
— Ну так… А… Ну…
Инга совместила в мозгу кожаную куртку в августе, одну и ту же чистую, но не слишком-то новую рубашку, упорное нежелание принести хотя бы убогую шоколадку к чаю…
Твою мать.
У него что, совсем денег нет?
Вот то есть абсолютно?
— Извини, — с запоздалой тактичностью сдала назад Инга. — Тебя к восьми ждать?
— Да. Постараюсь пораньше выбраться, но не уверен, что получится.
В голосе Ярослава явственно ощущалось облегчение.
Глава 10 Что принесла, то возьми
Глава 10 Что принесла, то возьми
То, что поначалу показалось Инге мошкарой, на самом деле мошкарой не было. Над помидорами колыхалась темная мелко-крапчатая дымка, то сжимаясь над поникшими кустиками, то растекаясь зыбким тревожным маревом. Преодолевая инстинктивное отвращение, Инга опустила ладонь в колышущийся призрачный рой — и вздрогнула от омерзения. Крохотные мельтешащие точки тут же облепили пальцы пульсирующей вязкой массой, по коже побежал липкий холод, стремительно поднимаясь от ладони к локтю. Взвизгнув, Инга затрясла рукой и метнулась к крану.
Нужна была текущая вода.
Для сглаза — только текущая.
Подставив руку под ледяную струю, Инга смотрела, как утекает вниз грязная муть, закручиваясь в тоненьком ручейке пульсирующими темными водоворотами.
Соседи увидеть грядочку с помидорами не могли — спасибо монументальному забору Евдокии Павловны. С улицы двор тоже не видно, его закрывают кусты сирени. А единственным человеком, который заходил к Инге на днях, была Мария Федоровна. Которая, кстати, восхищалась грядками и жаловалась на загадочную фитофтору, коварно пожравшую все завязи помидоров.
Ах, вот, значит, как.
Решительно вздернув подбородок, Инга чеканным шагом вернулась в огород.
Так… Сейчас полдень, солнце по правую руку, значит, закат вот там… Зачерпнув с грядки горсть рыхлой влажной земли, Инга закрыла глаза и заговорила — мерно, часто, ровно.
— Стану я, раба божия Инга, из избы дверьми, из дверей воротами, пойду темной тропой в закатную сторону. Небом покроюсь, землей подпояшусь, звездами уберусь, ступлю в воду студеную, скажу слова каменные. Как вода в ручье катится, так с огородины моей жидки-брыдки, уроки-призоры утекают, к врагам моим притекают, им убыток чинят, им житье урочат. Наговор мой не избыть, волю мою не переломить.
И слова, и мерный, баюкающий ритм рождались внутри сами и вольно, свободно текли из Инги, понятные и естественные, как дыхание. Она говорила — а темный колышущийся морок над грядкой вытягивался, свивался спиралью, водил заострившимся жалом. На последнем слове Инга вскинула руку, и призрачная кружащаяся змея вскинула слепую голову, качнулась и устремилась в протянутую на ладони землю. На мгновение теплый и влажный ком потяжелел, налился ледяной чугунной плотностью — а потом все пропало. Инга держала на ладони самую обычную садовую землю — мягкую, черную, прогретую солнцем до температуры парного молока. Осторожно отставив руку, она вышла за калитку, воровато оглянулась и двинулась вдоль кустов акации к дому Марии Федоровны. Проходя мимо забора, Инга швырнула ком, и рассыпчатая земля, ударившись о штакетник, расплескалась по палисаднику.
Вот так. Теперь это проблема Марии Федоровны. Она ее создала — пусть она и решает.
Увидев мелькнувшую за окном черную куртку, Инга метнулась к двери. Щелкнула задвижкой — и чуть не влетела носом в широкую грудь. От Ярослава пахло свежескошенной травой, бензином и чем-то еще, тягучим, темным и трудноуловимым. Этот запах наводил на мысли о влажных, глубоких подземельях, разбухших досках и толстом, махровом слое ржавчины.
В подвале он работает, что ли?
— Прости, — виновато пожал плечами Ярослав. — Я подумал, что лучше самому зайти, чем заставлять тебя через весь двор бегать. Но если ты против…
— Нет. Совершенно не против. Проходи, — Инга посторонилась, пропуская гостя в дом. — Ты же сверлить умеешь?
— Умею… А что ты собираешься сверлить?
— Стену. Хочу повесить перед окном кашпо. Я нашла в каморке крючки — сможешь ввинтить их в стену?
— Какие крючки? А, шурупы… Под них же еще дюбеля должны быть.
— Вот, — гордо выложила на стол замызганную коробку Инга. — И дюбеля, и саморезы, и все что угодно.
— Тогда тащи табурет, — на секунду скрывшись в каморке, Ярослав вернулся с пронзительно-желтой дрелью. — И возьми пылесос, тут сейчас все в пыли будет.
Стоя под яростно жужжащей дрелью, Инга ловила падающую сверху бетонную крошку и старательно таращилась вверх. Потому что при малейшем повороте головы она буквально утыкалась лицом Ярославу в пах — и прикипала взглядом к серебряному проблеску молнии за ширинкой. Несколько раз поймав себя за этой вопиющей бестактностью, Инга решила в принципе не смотреть вперед и теперь щурилась, уворачиваясь от перемолотого дрелью бетона.
Руки у Ярослава были сухие и жилистые, с рельефно проступающей голубоватой сеточкой вен. На смуглой, прожаренной яростным южным солнцем коже темнел прозрачный пушок волос. А ладонь светлая — кроме овального пятна на запястье.
— У тебя необычный загар, — не удержалась Инга. — Ты что, перчатки летом носишь, что ли?
— Ага. Мотоциклетные, без пальцев, — коротко сверкнул зубами Ярослав. — После них загар пятнами, как у леопарда. Подай, пожалуйста, молоток и дюбель.
— Держи. Так ты, получается, мотоциклист?
— Вроде того, — прикусив нижнюю губу, Ярослав вставил дюбель в отверстие и стукнул молотком. Рыжий пластик по горлышко ушел в бетон.
— Покатаешь на мотоцикле? — на секунду скользнув глазами вниз, к узким поджарым бедрам, Инга снова вернула взгляд туда, где ему положено быть.
— Не получится.
— Почему? Девушка ревновать будет?
— Не будет. Девушки у меня нет. И мотоцикла тоже нет — я его в мае разбил.
— О. Как жаль, — сочувственно сжала губы Инга. — Ты сам хоть не сильно поломался?
— Нормально все обошлось. А мотоцикл в хлам размотал, мотоцикл жалко, — спрыгнув с табурета, Ярослав с
