что удавалось ему редко. В самом начале правления он приказал вырыть подземелье под восточной башней. В замке появилось подземное крыло, принадлежавшее исключительно Винсенту.
Туда можно было попасть из двух точек. Одна вела на первый этаж. Этим путем я могла выбраться наружу. Однако я не торопилась. Я знала, что Винсент хранил в личных покоях оружие и другие необходимые ему вещи. Прежде чем покинуть замок, я смогу вооружиться.
Вход в подземное крыло скрывался за массивной двустворчатой дверью, сделанной из крепкого дуба. Она почти сливалась с окружающим сумраком. Если бы не серебряные ручки, можно было бы подумать, что здесь глухая стена. Я не знала, успели ли ришане сюда добраться. Личные покои Винсента не являлись секретом.
Мне продолжала сопутствовать удача. Вокруг не было ни души.
Входная дверь оказалась незапертой. Открыв ее, я попала в такой же пустой коридор. В отличие от полутемных, запыленных проходов, по которым я сюда шла, этот коридор был похож на остальные коридоры замка. Темно-синие плитки пола. Черные двери с серебряными ручками. На стенах – хиажские картины в позолоченных рамах. В коридор выходило восемь дверей – по четыре с каждой стороны. Он оканчивался лестницей с изящными серебряными перилами, которая вела наверх.
Как же долго я здесь не была! Я не знала или не помнила, что находится за каждой дверью. Я подергала ручки первых двух. Заперты. Третья. Четвертая. Тоже. Я выругалась сквозь зубы. Может, заперты все восемь и я напрасно торчу здесь, растрачивая драгоценные минуты свободы.
Пятая дверь открылась.
Я замерла. Перестала дышать. Ноги словно вросли в пол.
Я стояла в открытом проеме. Пальцы еще сжимали ручку.
Боги милосердные.
Я попала в кабинет Винсента.
Кабинет хранил его запах. На мгновение возникло болезненное ощущение, что отец не умирал. Он где-то здесь, в глубине комнаты, стоит с книгой в руках и морщит лоб.
Прошлое вонзилось в меня, словно металлическая заноза, – такое же острое и вызывающее муку.
Помещение оказалось меньше других кабинетов Винсента. Посередине стоял массивный письменный стол. По углам камина – два бархатных кресла. Вдоль стен тянулись стеллажи со старинными, но хорошо сохранившимися фолиантами. Я смотрела на их черные, темно-красные, серебристые и синие корешки. Стол был завален раскрытыми книгами, листами и клочками бумаги. В центре находилось то, что я приняла за груду битого стекла.
Когда ко мне вернулась способность двигаться, я подошла к столу.
Беспорядка на столе было больше, чем Винсент обычно допускал. Но опять-таки… в конце правления… учитывая его состояние…
Я старалась не думать, в каком состоянии он прожил последние месяцы.
Взгляд упал на винный бокал, торчащий среди бумаг. Донышко покрывала красная корка. Приглядевшись, я увидела пятнышки вблизи ножки бокала – следы пальцев. Я потянулась к нему, но тут же отдернула руку, не желая пачкать своим прикосновением зримую память о Винсенте.
Даже смерть Иланы не подготовила меня к другой утрате. Горе сделалось навязчивым состоянием, затмив собой все. Понадобилось чудовищное напряжение воли, чтобы заставить мозг думать о чем-то еще, кроме Винсента. Горе истощило меня.
А сейчас я стояла здесь, окруженная Винсентом. Уходить не хотелось. Хотелось устроиться на его стуле, свернувшись калачиком. Хотелось сдернуть плащ, небрежно висевший на спинке кресла, и закутаться в него, как в кокон. Хотелось обернуть винный бокал тонким шелком и навсегда сохранить отпечатки пальцев Винсента.
Я стала рыться в бумагах на столе. Винсент напряженно работал. Реестровые книги. Карты. Доклады о нападении на Лунный дворец. И вдруг – стопка писем. Рука задрожала, когда я обнаружила кусок пергамента.
Заголовок гласил: «Доклад по Салине».
Доклад был написан по-военному кратко и прямолинейно. Отчет о проведенных действиях и результатах.
«Город Салине был уничтожен вместе с окрестностями».
Одна фраза мигом перенесла меня в развалины мертвого Салине. Туда, где пыль. Ядовитый туман. И отвратительный, тошнотворный запах.
В мозгу зазвучал дрогнувший голос Райна, поднявшего табличку с названием улицы: «Это – Салине».
И теперь, на отцовском письменном столе, я наткнулась на короткий – всего в один лист – доклад о подробностях уничтожения моего родного города. Об убийстве моих родственников, если таковые там еще оставались.
Винсент лгал мне.
«Ты не собирался мне рассказывать», – зло бросила я ему, вернувшись с развалин города.
«Ты не могла быть одной из них», – ответил мне он.
Пергамент дрожал у меня в руках. Я торопливо бросила его обратно в бумаги. И в этот миг рядом что-то блеснуло. Я отодвинула толстую раскрытую книгу. Под ней лежал маленький и довольно грубо сделанный кинжал.
В горле встал комок.
Этот кинжал я смастерила вскоре после того, как попала под опеку Винсента. Это произошло, когда я почувствовала себя в относительной безопасности, чтобы взяться за такую работу. Мне захотелось что-то изготовить своими руками. Почему – не помню. Однако хорошо помню, как делала этот кинжальчик и как нервничала, показывая его Винсенту. Он вертел в руках мое изделие, а я затаив дыхание следила за каждым его движением. Лицо Винсента оставалось непроницаемым.
– Недурно, – после долгого молчания произнес он.
Кинжал он спрятал в карман, и этим все кончилось. Сколько еще раз потом я жаждала получить одобрение Винсента и вот так же замирала: похвалит или нет.
Теперь мой детский кинжал лежал на одном столе со смертными приговорами тысячам ни в чем не повинных жителей Салине.
Существовало два Винсента, с которыми я не могла примириться, пока он был жив. После его смерти это стало еще труднее.
Винсент-король, способный ради большей власти истребить всю мою семью и целый народ, вставший у него на пути. Этот Винсент, защищая трон, почти двадцать лет лгал мне о моей крови. И Винсент-отец, хранивший сделанную мной пустяковину среди самых важных и дорогих ему вещей. Его последними словами были слова любви ко мне.
Как было бы здорово найти в одном из ящиков его стола письмо, адресованное мне.
«Моя маленькая змейка! – так начиналось бы оно. – Если ты читаешь это письмо, значит меня уже нет в живых. Но с моей стороны было бы нечестно уйти, оставив тебя без ответов…»
Только Винсент был не из тех, кто доверяет свои тайны бумаге. Я убеждала себя, что иду сюда за оружием, когда на самом деле шла за ответами.
Дурацкая мечта.
Вместо письма я попала в комнату, толку от которой было не больше, чем от самого Винсента при жизни. Я не нашла здесь ничего, кроме разбросанных и не стыкующихся между собой кусков его личности. Если эти куски не складывались в целостную картину, когда он был
