трон, а на троне сидит Солнцеликий. Ланс падает перед ним на колени, Солнцеликий протягивает руку и сжимает ее на лансовом горле.
Ланс проснулся.
Тощая подушка поглотила крик. Это тоже было из детства, привычка, пережившая все — не показывай слабости, никогда, никому, ни за что. Это недостойно сынов Солнца. Праведный сын Солнца живет в идеальном мире, в идеальном городе, надежно огражденном семью стенами. Праведный сын Солнца не может быть несчастлив.
У наволочки был мерзкий вкус мокрого хлопка. По подушке расплывалось мокрое пятно. Ланс отбросил ее с отвращением, сел и начал дышать — тихо, ровно, старательно, как можно глубже. Это должно было помочь. Всегда помогало.
Сквозь ряды окон казарму заполняла луна. Свет стоял между рядами кроватей, как вода. Заскрипела кровать — кто-то заворочался во сне, хлопая ртом, как рыба.
Ланс оделся и вышел.
Снаружи было легче. От холодного воздуха прошел озноб — Ланс понял, что рубашка, в которой он спал, промокла от пота.
Ланс ссутулился, сунул руки в карманы и медленно побрел вдоль здания. Казарма кончилась; он свернул еще раз, обошел прачечную и сам не заметил, как оказался у ворот.
— Что, зубы болят? — спросил часовой.
— Нет, — сказал Ланс.
— Брюхо подвело, — сделал вывод часовой. — Точно, четверг же! А расчет по пятницам. Вечно продуешься — и сиди, зубы на полку. — Он полез в карман, выудил оттуда монетку, сунул ее Лансу и подтолкнул его к выходу, — Давай-давай, на перекрестке кафешка есть, сгоняй перекусить чего-нибудь. Мне тут до четырех торчать, не боись, без проблем обратно попадешь, — он заговорщицки подмигнул.
Подчиниться было проще, чем сказать правду. Ланс сжал монетку в кулаке.
— Спасибо, — сказал он.
Ланс шел по темной улице. Дорога была пуста. Сверху висела луна, круглая и равнодушная, как прожектор. Он вдруг подумал, что может не возвращаться. Просто идти, идти, идти, пока ночь не кончится. Найти какой-нибудь лес. Охотиться он умеет, этим можно прожить. Может, тогда кошмаров больше не будет.
У перекрестка возникло обещанное кафе.
Он толкнул дверь и вошел. По углам клубился сумрак. У дальней стены кто-то играл в бильярд — стучали шары. В воздухе над сукном стояли конусы света. Игроки наклонялись, тусклые лампы выхватывали бледные лица и блестящие пуговицы.
Ланс сел за стол. Он давно не сидел за столом один.
По стенам были развешаны картинки в рамках. Ланс поднял глаза и увидел Короля. Король был в парадном мундире и смотрел вдаль. Ланс вспомнил, как видел его в обычной одежде, совсем рядом. Короля ни с кем нельзя перепутать, как бы они ни был одет.
«Рыцарь — это не должность. Рыцарь — это суть», — сказал Король. — «Какова твоя суть — покажет время».
Что ж, оно показало.
Девушка в белом переднике подошла к портрету, вынула из-за рамки увядший цветок и вставила новый. Замерла и улыбнулась, водя привядшей розой по щеке. Потом встряхнулась, сунула ее в карман передника и, пританцовывая, направилась на другой конец комнаты. Ланс механически последовал за ней взглядом — и вздрогнул, будто ему плеснули в лицо кипятком.
Со стены смотрела Королева.
Девушка поменяла еще одну розу, попыталась принять царственную позу, наморщила нос и показала портрету язык. Королева не обращала на нее внимания. Она смотрела на Ланса.
Трус, говорили ее глаза. Трус.
Ступай, куда хочешь. Трусы мне не нужны.
— Все любят королеву,
Ланс не сразу понял, что девушка в переднике стоит рядом и обращается к нему. Он с усилием перевел на нее взгляд.
— Да, — сказал Ланс.
— Что вам?
Ланс протянул ей монетку, данную часовым.
Девушка наморщила лоб, подсчитывая.
— Хватит на пюре и сосиску. И еще на кружку чего-нибудь, — она улыбнулась.
Ланс кивнул.
Девушка поправила белую наколку на голове:
— Чаю или кофе? Нужно выбрать.
Выбрать, выбрать, выбрать. Все требовали от него выбора. Чего ты хочешь, Ланс? Жить или умереть, уйти или вернуться, чаю или кофе?
От этих вопросов накатывала усталость — будто он вращает гигантский ворот, на который нужно наваливаться всем телом. Но со стены смотрела Королева. Ланс сделал усилие. Ворот заскрипел.
— Чаю, — ответил он.
Она все еще держала увядшую розу в руке.
— Подарите мне цветок, — сказал Ланс.
Девушка наклонилась вперед, опираясь на край стола:
— Этот? У меня есть лучше!
— Другого не надо, — сказал Ланс. — Спасибо.
Он съел еду и выпил чай, не чувствуя вкуса. Расплатился и пошел обратно в казарму. Королева смотрела ему вслед, и только поэтому он не сутулился на холодном воздухе.
Роза лежала в нагрудном кармане. Он боялся ее помять.
Он спрятал розу под обложку «Илиады», подаренной Тетей-хелен. Когда кошмары повторялись, он садился и смотрел на него. Если бы все шло так, как должно было идти, он бы не встретил Королеву. Значит, оно того стоило.
Он ложился и повторял: «Стоило, стоило, стоило», пока слова не сливались в одно, теряя смысл, и дремота не смыкалась над ним, как темный пруд.
Потом кончились два месяца на сборном пункте, их посадили на «Мотыльки», и Ланс забыл обо всем.
Он даже не представлял, что такое возможно.
В «Мотыльке» можно было кувыркаться по всему небу. Можно было скользить вниз головой, повиснув на стропах, мотор, конечно, глох, но тут же заводился заново, стоило перевернуться обратно. Можно было войти в вертикальный штопор и сотни метров камнем падать вниз, а потом толкнуть дроссель вперед — и ты делаешь два поворота через крыло и опять летишь параллельно земле. «Золото, а не птички! — говаривал инструктор. — Как вы о землю ни колотитесь, оболтусы — еще ни одно крыло не отвалилось!»
Ланс научился надвигать очки, чтоб не слепнуть от слез, и заматывать лицо шарфом, чтоб не задыхаться от встречного ветра. Он научился делать мертвую петлю и летать вниз головой. Он научился выходить из штопора. Он научился делать вынужденную посадку с отказавшим двигателем. Он научился скользить на крыло и садиться при любом встречном ветре. Он научился прокладывать курс в тумане. Он подолгу кружил над полями едва ли в шестидесяти футах над землей, разглядывая пятнистых коров и гнедых, лоснящихся лошадей. Однажды он получил выговор за то, что сбился с курса, засмотревшись на стадо оленей.
Когда он получил «крылышки» и принес присягу, Дядя-бен подарил ему мотоцикл.
«Зачем?» — спросил Ланс.
«Чтобы у тебя было что-то свое», — ответил Дядя-бен. — «Знаю я эти казармы! Попробуй, сынок. Тебе понравится».
Он оказался прав.
Мотоцикл и дорога — это было самое лучшее, что есть на свете. После самолетов и Королевы.
Одноцилиндровый мотор в пятьдесят две лошадиные силы. Когда он заводился, казармы вздрагивали от рева. Летчики провожали его уважительным взглядом — тут все разбирались в двигателях, и механики тянули с завистью: «Вот же шумный, паршивец!»
Ланс назвал его «Боанергес» — «Дитя грома».
Этим вечером, как всегда, он проехал мимо часового, стрельнув глушителем, и вырвался на простор. Мошки бились в лицо, за мотоциклом вился дым. В ушах свистел ветер, медный от вечернего солнца.
Ланс сделал большую петлю и направился к ближайшей деревне, формальному поводу для его поездки.
На землю легла тень. Ланс вскинул голову.
За двести ярдов в небе маячил «брист» — истребитель «Бристоль», летящий в ту же сторону. Ланс снизил скорость до девяноста и махнул «бристу» рукой.
Пассажир «бриста», в шлеме и очках, высунулся из кабины, постучал летчика по плечу и показал вниз.
Сыграем?
Сыграем!
Ланс сбросил еще десять; потом приподнялся, поддал газу и прогрохотал мимо истребителя.
Наверняка думают, что это он случайно.
«Брист» маячил среди деревьев и телеграфных столбов. Боа шел в восьмидесяти ярдах впереди. Ланс опустил левую руку и дал пару порций масла. Он опережал, стойко опережал, на пять миль в час точно.
Впереди показалась деревня; Ланс затормозил у первого дома и отдал «бристу» римский салют — получи!
«Брист» поравнялся с Боанергесом и сделал круг почета.
Пассажир «бриста» с усмешкой отсалютовал двумя пальцами. Истребитель заложил вираж и ушел вверх.
Мясник, наблюдавший за гонками с крыльца, одобрительно крякнул:
— Эк ты его! Что, ветчина и яйца, как всегда?
— Да, — сказал Ланс.
В казарме клубился табачный дым. Играл граммофон. Дребезжала губная гармоника — Дасти, задрав ноги на спинку кровати, пытался подыгрывать.
— Фальшивишь, — сказал Ланс, входя.
— Лихач! — обрадовался Дасти. — Что так долго? Опять все кусты собрал?
— Мы уж думали, ты там шею где-нибудь свернул, — добавил Падди.
— Нет, — сказал Ланс, сгружая на тумбочку сумку с едой.
Огонь в печке уже как раз прогорел. Все собрались вокруг. Таг принес
