есть нужное количество волос, и у него повсюду мышцы. Его футболка опускается и вздымается вместе с мускулистой грудью. Он не должен был так хорошо состариться. Неужели он не знает правила ненавистных лиц? Почему он не стал менее привлекательным, чем в ту ночь, когда я затащила его в свою ванную и набросилась на его лицо?
Уголок его рта кривится, и, — ох, великолепно, — он думает, что поймал меня за подглядыванием. Неважно, что я в самом деле на него пялилась. Я не могу допустить, чтобы он убедился в этом. Чтобы исправить ситуацию, бросаю на него неодобрительный взгляд.
Он щелкает пальцами и показывает: «Теперь я тебя вспомнил».
Я высовываю язык, как и подобает моей внутренней шестилетке. Его глаза прищуриваются в знак того, что: серьезно?
Прорывается голос Шейна. Упс. Он говорил, а я и не заметила.
— …Я думаю, это здорово, что ты придешь на свадьбу. Я знаю, что все может быть странно, но мы не должны позволять этому быть таким. Все зависит от нас, понимаешь? Мы сами хозяева своей судьбы.
Что-то подсказывает мне, что его полки до сих пор забиты книгами об искусстве мышления.
— Верно, — соглашаюсь я, фиксируя взгляд на Клейне, но не уверена, что полностью понимаю, на что соглашаюсь. Мое прошлое нахлынуло на меня с разных сторон, и я утопаю в нем.
Музыка диджея в углу обволакивает меня, и звук разрушает чары. Я дважды моргаю, хватаясь за слабо привязанные ориентиры. Клейн поворачивается, чтобы уйти, но я протягиваю палец, умоляя его подождать. Не знаю, почему. Для меня не должно иметь значения, останется он или уйдет.
Шейн продолжает.
— Было бы здорово, если бы ты могла взять с собой кого-нибудь, но Сиенна сказала, что ты ни с кем не встречаешься? — нависает подтекст, тяжелый и раздражающий. Бедная, грустная Пейсли. — Не волнуйся, Пейс, ты найдешь кого-нибудь.
Непрошеная банальность, произнесенная тоном покровительственного утешения, становится для меня последней каплей. Мои зубы скрежещут. Убрав телефон ото рта, я наклоняюсь над барной стойкой и загибаю палец в сторону Клейна. Он бросает на меня недоуменный взгляд, но подходит ближе.
Его близость почти выводит меня из равновесия, останавливая мою идею на полпути, но я сохраняю решимость и говорю:
— На счет три, не мог бы ты сказать мне что-нибудь, что сказал бы мне бойфренд?
Он гримасничает.
— Что?
— Пожалуйста, просто сделай это. Ты мой должник.
Я бросаю на него умоляющий взгляд, но, по правде говоря, это самая смелая просьба, которую я когда-либо озвучивала в своей жизни.
Он смотрит так долго, и я почти уверена, что он собирается отказать мне, но потом в его глазах появляется легкое мерцание. Я расцениваю это как согласие.
Поднеся телефон обратно ко рту, я говорю более громким голосом:
— Я, должно быть, забыла сказать Сиенне, что встречаюсь с кое-кем. Он сейчас здесь, со мной.
Я пересчитываю по пальцам и протягиваю телефон. Губы Клейна зависают в дюйме от моего экрана. Его зеленоглазый взгляд захватывает меня, когда он говорит:
— Пейсли, детка, повесь трубку. Я закончил делиться тобой.
Я сглатываю. С трудом.
Неужели «Пейсли, детка, повесь, трубку, я, закончил, делиться, тобой» только что стали моими любимым девятью словами в английском языке? Да, но я никогда не признаюсь в этом вслух.
— О, — отвечает Шейн, и мне противно от того, как удивленно он говорит. — Я не знал…
— Ладно, пока.
Я вешаю трубку, прикрывая рот рукой, и хихикаю от облегчения, что разговор с Шейном закончился. Передо мной вырисовывается Клейн. Еще один призрак колледжа из прошлого. Запихивая телефон в сумочку, я нехотя бормочу:
— Спасибо.
Маленький автомат справа от меня печатает заказ на напитки, и он тут же приступает к работе. Он просматривает чек в течение трех секунд, после чего кладет его на барную стойку и готовит напитки.
— Не за что, — бормочет он в ответ.
Я молчу, потягивая вино, наблюдая за его движениями, уверенно управляемыми в небольшом пространстве. Он наклоняет стакан под углом и нажимает на рычаг крана. Янтарное пиво льется в стакан.
Меня охватывает воспоминание.
Край столешницы упирается мне в поясницу, когда наши рты сталкиваются. Поцелуи небрежные, торопливые, алкоголь удлиняет наши конечности и делает губы резиновыми. Кто-то стучит в дверь, разрушая заклинание.
Объективно это был худший поцелуй в моей жизни. Но мы были молоды, милы и игривы, и по этим причинам я вспоминаю его с нежностью. Когда я прижалась носом к его шее, он пах пряными яблоками и чем-то, чему я не могла дать названия, но что сразу же заставило меня опьянеть по-другому.
Хоть это и казалось невозможным, я почувствовала глубокую и мгновенную связь с Клейном. Это звучало безумно и казалось еще более безумным, но когда я смотрела в его глаза, там было будущее. Оно не имело ни формы, ни очертаний, но оно было. Это был Клейн рядом со мной. Мой друг, мой партнер, мой любовник. К тому времени я провела большую часть двух лет, страдая после распада семьи, и улыбка Клейна была подобна волшебному бальзаму на рану.
Связь была односторонней. Он не воспользовался номером, который я записала в его телефон. Затем он взял мой рассказ, который не был вымышленным, как предполагалось в задании, и разорвал его в клочья.
Я допиваю вино, потому что не знаю, что еще делать. Я никогда случайно не целовалась с кем-то, не ненавидела его и не встречалась с ним восемь лет спустя. Существует ли протокол для такого рода вещей? Стандартная процедура?
Клейн откупоривает бутылку розé и жестом показывает на мой бокал.
Я киваю, но не потому, что хочу еще один бокал вина, а потому, что хочу, чтобы он остался здесь. Я еще не решила, позволю ли я ему это. Если он сейчас исчезнет, у меня не будет шанса.
— А где остальная часть вашей команды? — спрашивает он, убирая бутылку в холодильник внизу.
— Ты нас видел?
Он кивает.
— Вас трудно не заметить.
Щелкнув крошечным пластиковым переключателем на своем светящемся кольце, я поднимаю правую руку в воздух.
— Это был мигающий пенис?
Он хватает мою поднятую руку, удерживая ее между нами. Другая его рука движется к моему локтю, а кончики пальцев медленно скользят по внутренней стороне моей руки. На чувствительной коже появляются мурашки, а в животе зарождается клубок тепла. Его пристальный взгляд подсвечивает золотые нити в зеленых радужках. Жар в моем сердце расцветает, распространяясь вверх и наружу, через грудь и руки. Я делаю неглубокий вдох, с усилием выталкивая воздух. Что
