денег, ни акций. Если обещал всё отдать этому Моррису, отдавай! Только помоги забрать дочь!
Влад неосторожно крутит между пальцев десертную вилку и, по всему, неимоверно волнуется.
— Допустим, помогу.
Старик выныривает из прошлого и сверлит взглядом внука.
— Дальше что? Приведёшь больного ребёнка в однушку и будешь морить его голодом?
— Почему голодом? — я снова вспыхиваю спичкой. — Мы оба работаем. Влад на стройке, я с сентября начну преподавать английский в школе…
— Похвально, — старик морщится от моих слов, как от прокисшего молока. — Но этого мало. Одному из вас придётся сидеть с девочкой, второму пахать день и ночь. Тем более, насколько мне известно, ребёнок непростой. Ей требуется лечение… А оно порой отнимает не только деньги, но и лишает сил.
— К чему весь этот разговор? — обеспокоенно восклицает Осин. — Решил пойти на попятную? Да, дед?
— Просто пытаюсь понять, — старик отпивает рубиновой жидкости из бокала и, подержав ту во рту какое-то время, наконец сглатывает. — Ладно ты, Владик, борешься за дочь. А за что ты воюешь, Марьяна? Так сильно любишь моего внука-балбеса. Или просто наивная такая? Зачем тебе нужен под боком чужой ребёнок, да ещё и весьма проблемный?
— Маруся не чужая, — бормочу растерянно.
— Но и не твоя! — безжалостно отрезает старик. — Ты молодая. Красивая. Здоровая. Неужели не хочешь своего ребёнка?
— Дед, это тебя не касается! — вилка с грохотом падает на стол, а сам Влад вскакивает с места. — Не хочешь помогать, так и скажи! К чему весь этот цирк?
— Я от своих слов не отказываюсь, — Чертов тоже поднимается, правда, в отличие от внука, ему требуется для этого куда больше усилий. — Вот и ты от денег не спеши отказываться, Влад. А то останешься у разбитого корыта: дочь после первой же проверки заберут обратно, а красавица-жена сбежит с каким-нибудь богатым и беспроблемный мачо.
— Вы ничего о нас не знаете, но судите! — в горле щиплет от непрошенных слёз. И вроде пора привыкнуть к человеческой жестокости, но каждый раз, как первый. Впрочем, Чертов прав: я глупая и наивная…
— Жить будете здесь, — в очередной раз старик игнорирует мои выпады и остаётся безразличным к слезам. Он кидает на стол скомканную салфетку и, глубоко вздохнув, медленно уходит, продолжая сыпать указаниями:
— Марусю свою тоже сюда привезёте. Места всем хватит. А сейчас идите вы оба спать! День завтра будет тяжёлый.
Оставшись с Осиным наедине, по привычке берёмся за руки. Оба молчим. Я не знаю, что принято говорить в таких случаях, а Влад, уверена, обдумывает слова деда. И как бы мы ни ерепенились, понимает: во многом старик прав.
Чуть позже Галина Семёновна вежливо провожает нас с Владом до гостевой спальни на втором этаже. Ни о чём не подозревающий Чертов выделил нам для жизни просторную комнату, правда, пусть и с большой, но всё же одной на двоих кроватью. Наспех умывшись, мы заворачиваемся каждый в своё одеяло и, пожелав сладких снов, пытаемся уснуть. Вот только сколько ни ворочаемся, сон не приходит. — Думаешь, о словах Чертова? — подложив руку под голову, смотрю на Влада. Между нашими лицами сантиметров двадцать, не больше, но прямо сейчас Осин где-то очень далеко.
— Дьявол прав, — отрешённо шепчет парень спустя время. — Я никогда об этом не думал. Но, чёрт побери, он прав. Это для меня Маруська – смысл жизни. Я нашёл её и обо всём позабыл. Привык, что мы с тобой всегда вместе, и даже не подумал, что своими руками разрушаю твою жизнь…
— Глупости! — не даю Осину продолжить и в порыве чувств прикасаюсь ладонью к его губам. — В моём сердце такая дыра, что если есть хоть малейший шанс заполнить её любовью, я готова за него бороться. Нет, ты не думай. Я никогда не заменю Марусе Веру. Да и какая из меня мать? Но я попытаюсь стать твоей дочери верным другом. А дальше… Какая разница, что будет дальше? Помнишь, наш уговор?
— Помню, — кивает Осин, не сводя с меня глаз. — Только иногда ловлю себя на мысли, что уже не смогу тебя отпустить.
— И не отпускай, – робко улыбаюсь в ответ.
Мне бы стоило убрать руку с лица парня, но я зависаю. Смотрю, как в свете ночника сияют глаза Влада, и тону в этом сиянии.
Осин красивый. Очень. Но эта его красота не смазливая, как была у Булатова, и не опасная, как у Ветра, нет! Она искрит добротой и вниманием, чуткостью и лаской откуда-то изнутри, где прячется у человека душа.
Я забываюсь. Всего на мгновение. Уставшая от вечной боли и ледяной корки на сердце, от несбыточных иллюзий и бесконечной любви к тому, кому она не нужна, я позволяю себе чуть больше, чем вправе позволить себе просто друг.
Я первой сокращаю и без того небольшое расстояние между нами. Кончиком носа ощущаю горячее дыхание Осина, пальцами — колючую поросль на его щеке. Вот он! Живой! Настоящий! Понимающий! Надёжный! Что ещё нужно проклятому сердцу?
— Не надо, — просит Осин, когда между нашими губами остаётся не больше сантиметра.
— Почему? — не отступаю. Чувствую, что другого шанса не будет. — Давай попробуем. Вдруг у нас получится?
— Попробуем, Яш, – Влад оставляет беглый поцелуй на моём носу и переворачивается на спину. — Но не сейчас. Не когда тебе слышится голос Ветрова повсюду. Я же тебя потом не соберу, не склею, как разбитую чашку. Понимаешь, Марьян?
Понимаю. Я всё понимаю. Только сказать не могу. Жгучая грусть и ощущение глухой безысходности мгновенно растекаются по венам. Я знаю, что Влад прав. Но как же надоело любить в пустоту!
Даже самая мрачная ночь всегда сменяется солнечным светом. Наша не исключение. Заснув в слезах и разодранных чувствах, я просыпаюсь на удивление бодрой и отдохнувшей. Смотрю на часы и понимаю, что Осин давно на ногах. Мы с ним во многом похожи, но есть между нами одно непримиримое различие: я по природе своей сова, а Влад — жаворонок. Приняв душ, спускаюсь. Но к сожалению, ни в столовой, ни в гостиной не нахожу Осина.
— Они уехали. Ещё восьми не было, — вместе с ароматом свежей выпечки доносится до меня со стороны кухни голос Галины Семёновны. — Влад попросил тебя не будить.
