Сак раздулся и стал похож на переевшую гусеницу. Эльга подбила его, представляя, как прочие листья знакомятся с дубовыми и единогласно признают их главными над собою.
Заблудиться в лесу было невозможно, с холмов проглядывали и луг, и само Подонье, похожее издалека на умело составленный букет в обрамлении полей и далекого косогора. Светло-желтые соломенные крыши – липа. Коричневые черепичные – бук. Гостиница – чужица с белой шишечкой соцветия.
Унисса Мару сидела под орешником и лениво водила ладонью над кучкой листьев, которые то принимались кружиться, то вдруг начинали подпрыгивать на черенках, словно маленькие игривые зверушки.
– Уф! – сказала Эльга. – Мастер Мару, я вовремя?
– Дурочка, – сказала Унисса, – если б ты опоздала, меня бы здесь не было.
Она убрала ладонь, и листья рассыпались, словно умерли. Часть даже скукожилась.
– Простите, мастер, – сказала Эльга.
Женщина прищурилась.
– Так почему я сказала, что лес хороший? Есть ответ?
Эльга кивнула. На мгновение она зажмурилась, вызывая ощущение мягкого шелеста ветвей и плывущих по земле солнечных узоров.
– Он очень легкий, свободный. Здесь все растет, не мешая друг другу.
– Хм, – сказала мастер Мару и поднялась, – возможно, ты не совсем дурочка. Пойдем посмотрим, чем нас сегодня накормят. Есть хочешь?
Эльга кивнула.
– Очень.
– Ну да, листьями сыт не будешь.
Тени облаков плыли по лугу, ветер гнал травяные волны, и Эльга маленьким корабликом плыла по ним, следуя по проминаемому мастером пути.
«Все впереди, – шептали листья в саке. – Мы тебе поможем».
В животе урчало.
До Дивьего Камня они добирались целых две недели.
Сначала, покинув ранним утром Подонье, своим ходом дошли до соседнего Крынчика, из Крынчика молчаливый усатый дядька подбросил их на телеге к Терпащину, а из Терпащина, прибившись к торговому обозу, они направились в Большой Юхнин, небольшой, но красивый, стоящий на берегу реки городок.
В деревеньке у Большого Юхнина мастер наняла рыбака, и он, посмеиваясь в седую бороду, перевез их на лодке на противоположный берег.
Потом были лес, торговый тракт, плохонькая гостиница, долгая пыльная дорога через серые, худосочные поля, деревеньки и холмы и, наконец, финал путешествия – Дивий Камень, чьи домики, прячась в куцей зелени садов, забирались вверх по склону гигантского холма с причудливым каменным сооружением на вершине.
Все эти дни у Эльги не было ни минуты роздыха.
Мастер заставляла ее заучивать названия трав и кустарников, свойства листьев и совместимость их в букетах. Одну руку ей все время приходилось держать в саке, чтобы, как говорила Унисса, подопечные чувствовали хозяйку.
Чертец сочетается с халиской и синеглазкой, рябина – с ольхой и яблоней, но липу не стоит мешать с лебяжником…
Зубчатая печать на запястье покусывала кожу, когда Эльга ошибалась или задремывала, слушая плавную речь Униссы. Черенки, будто рыбки, тыкались в пальцы.
На привалах мастер показывала, как определять, какие листья полны сил, а какие скоро окажутся бесполезны, как держать ладонь, как замечать оттенки, говорила, что каждый мастер, мысленно общаясь с листьями, плетет свой букет слов.
Излом капустного листа – белый, а рдянника – красный. Каждый можно сложить вдвое, втрое и вчетверо…
– Запомни, – также говорила мастер Эльге, – у каждого листа есть свое место, и он скажет тебе его, если не забудешь прислушаться.
– А когда я смогу делать букеты? – нетерпеливо спрашивала ученица.
– Когда тебе станет казаться, что все вокруг состоит из листьев.
– Все-все?
– Даже ты сама.
– Наверное, это еще не скоро.
– Листья шепнут тебе.
Но подопечные шептали пока совсем другое, хихикали, жаловались на темноту и недостаток воздуха, некоторые просили ветра, а золотой дуб бурчал, что не привык находиться среди нытиков и глупцов, к тому же без должного обхождения…
В одну из ночей Эльге приснились отец и мать. Они наклонились к ней, отец вздохнул, а мать провела ладонью по волосам и произнесла: «Мастер Эльга, вы не могли бы сложить нам портрет нашей дочери? Нам ее очень не хватает».
Сама Унисса Мару тоже не знала покоя – и в дороге, и в Крынчике, и в Терпащине, и в рыбацкой деревушке близ Большого Юхнина она исступленно разбрасывала листья по рамкам с натянутым холстом, сгибала, подрезала, сбрызгивала водой, и появлялись дорога, вьющаяся к вырастающим вдали черепичным крышам, лошадь, запряженная в телегу, шумный рынок, смотровая башня или люди, в которых Эльга узнавала попутчиков, старика-лодочника и кафаликса Палампера.
Но все это мастера не удовлетворяло, она злилась, кричала непонятные Эльге слова, и листья взлетали разноцветными мотыльками.
– Я когда-нибудь сойду с ума, – сказала Унисса девочке.
Это было перед самым Дивьим Камнем. Разведенный костер потрескивал и стрелял искрами в небо, приправленное закатом.
– Иногда, знаешь, кажется, что ты уже очень-очень рядом, что остается штришок, капля слюны, лист, и получится нечто, что тебе раньше не удавалось. Вот-вот. Вот сейчас. А потом это чувство ускользает. И ты смотришь на букеты и видишь корявые попытки первогодки. То ли глаза не те, то ли пальцы.
– И что тогда? – спросила Эльга.
Унисса усмехнулась.
– Тогда глаза хочется выдавить, а пальцы – отрубить. От грандаля – в черенке. Знаешь, ходит такая поговорка об этом ощущении. Тебе нравятся мои букеты?
Эльга кивнула.
– Мне лошадь понравилась.
Мастер Мару уставилась в темноту ночи. Языки огня отразились в ее глазах.
– Лошадь… Которая телегу везет?
– Да.
– Дерьмо! – выругалась мастер Мару и куда-то далеко забросила хворостину, приготовленную для костра. – Ты не видела, что она не живая, эта дурацкая лошадь?
– Так она же из листьев, – сказала Эльга.
– А в букете должна чувствоваться жизнь. Жизнь! Понимаешь? Чтобы лошадь была готова соскочить с букета и увезти телегу по настоящей дороге. Но мне, похоже, до этого далеко, – вздохнула Унисса. – Так что молчи и, пока не спишь, спрячь руку в сак и слушай листья. И да, начни уже отращивать ноготь.
Эльга подтянула сак.
– Да, мастер Мару.
В этот вечер ей показалось, что она видит цвета и настроение листьев кончиками пальцев. Какие-то пугливо жались к матерчатым бокам, будто мальки в пруду, а какие-то смело кололи зубчиками ладонь. А еще казалось – часть листьев, шурша, стайкой следует за движениями пальцев, будто приклеенная.
