Ада целеустремленно направилась по каменистой тропинке, гравий хрустел под подошвами кремово-белых шлепанцев, отороченных пушистым мехом. Конечно, нужно было надеть сапоги, но все, поздно. Она не сводила глаз с отца, находящегося в нескольких футах от нее. Сколько раз по ночам Ада наблюдала за Костасом, который стоял на том же самом месте, под фиговым деревом, тьма собиралась вокруг него, как воронье – вокруг падали. Сгорбленный силуэт убитого горем человека на фоне чернильного неба. Однако Ада ни разу не решилась выйти ночью в сад, зная, что отец не захочет, чтобы дочь видела его в таком состоянии.
– Папа? – В ушах Ады глухо стучал собственный дрожащий голос.
Он не услышал. И только оказавшись ближе, Ада заметила, что сад выглядит по-другому, но не сразу поняла, что изменилось. Она огляделась и, неожиданно осознав, в чем дело, судорожно вздохнула: фиговое дерево исчезло.
– Папа!
Костас резко повернулся. Когда он увидел дочь, его лицо просветлело.
– Солнышко, ты не должна выходить на улицу без куртки. – Он перевел взгляд на ноги дочери. – И без сапог?! Ада, милая, ты простудишься.
– Я в порядке. А куда делось фиговое дерево?
– Ой, она здесь, под землей. – Костас показал на листы фанеры, аккуратно уложенные на землю возле его ног.
Ада подошла поближе, глядя круглыми глазами на частично прикрытую фанерой траншею. Когда сегодня утром за завтраком отец упомянул, что собирается закопать фиговое дерево, она не обратила особого внимания, толком не поняв, о чем речь.
– Ух ты! Ты действительно это сделал, – пробормотала Ада.
– Мне пришлось. Я волновался, что у нее может начаться отмирание.
– А что это значит?
– Это когда деревья умирают в экстремальных климатических условиях. Иногда деревья губит мороз или повторяющееся замерзание и оттаивание. И тогда они умирают. – Костас бросил на фанеру пригоршню мульчи, разровняв ее голыми руками.
– Папа?
– Хм?..
– Почему ты всегда говоришь об этом дереве так, будто оно женщина?
– Ну потому что она… оно действительно женского пола.
– Откуда ты знаешь?
Костас выпрямился и, подумав секунду, ответил:
– Некоторые виды растений являются двудомными. Это означает, что каждое дерево является исключительно мужского или женского пола. Ива, тополь, тис, шелковица, осина, можжевельник, падуб… все эти виды именно такие. Но многие другие являются однодомными: на одном растении имеются и мужские (тычиночные), и женские (пестичные) цветки. Это дуб, кипарис, сосна, береза, лещина, кедр, каштан…
– А фиговые деревья женского пола?
– С фиговыми деревьями все сложнее, – ответил Костас. – Примерно половина из них – это однодомные, а другая половина – двудомные. Существуют культивируемые разновидности фиговых деревьев, а еще в Средиземноморье встречается каприфига, дающая несъедобные плоды, которые обычно скармливают козам. Наша Ficus carica – женского пола, она относится к партенокарпической разновидности, то есть может давать плоды при отсутствии рядом мужского дерева.
Костас остановился, поскольку сказал больше, чем собирался, и теперь переживал, что снова потерял общий язык с дочерью, и, похоже, в последние дни это постоянно происходило. Поднявшийся ветер шуршал в ветвях кустарника.
– Дорогая, я не хочу, чтобы ты простудилась. Возвращайся в дом. Я присоединюсь к тебе через несколько минут.
– То же самое ты говорил час назад, – передернула плечами Ада. – Я в порядке. Можно я тебе помогу?
– Конечно, если хочешь.
Костас старался не выдавать своего удивления предложением дочери помочь. Ему казалось, что после смерти Дефне они с Адой повисли на маятнике эмоций. Стоило ему спросить дочь о друзьях или школьных занятиях, как та моментально замыкалась, раскрываясь лишь тогда, когда отец с головой уходил в работу. Следовательно, чтобы заставить дочь сделать шаг навстречу, нужно было отступить в сторону. Когда Ада была маленькой, Костас каждый день вел ее за руку на спортивную площадку. Чудесное место с полосой препятствий и кучей деревянных спортивных снарядов. Но Ада не обращала на них никакого внимания, ее интересовали лишь качели. Костас толкал качели, глядя, как дочь улетает высоко в воздух, смеясь и болтая ногами. Она обычно кричала: «Папочка, выше! Еще выше!» Преодолевая внутренний страх, что перевернутся качели или лопнут железные цепи, Костас толкал дочь еще сильнее, а когда качели возвращались, отходил в сторону, чтобы освободить место. С тех пор все так и шло: шаг вперед – шаг в сторону. Отец освобождал место для дочери, чтобы дать ей свободу. В первые страшные дни они постоянно разговаривали, ведь им так много нужно было сказать друг другу; неловкое, болезненное молчание поселилось в осиротевшем доме уже после.
– Итак, что нужно делать? – не получив указаний, спросила Ада.
– Ладно. Мы должны засыпать траншею землей и листьями. А еще соломой, которую я приготовил.
– Это я могу, – согласилась Ада.
И вот так, бок о бок, они начали работать: Костас – сосредоточенно и добросовестно, Ада – рассеянно и медлительно.
Где-то вдалеке сирена «скорой помощи» разорвала тишину ночи. На улице залаяла собака. Затем вновь стало тихо, если не считать периодического скрежета петель разболтанной калитки перед домом.
– А это больно?
– Ты о чем?
– Когда ты закапываешь дерево, ему больно?
Костас вздернул подбородок, на щеках заиграли желваки.
– Есть два способа ответить на твой вопрос. Ученые единодушны в том, что деревья не обладают сознанием в общепринятом понимании этого слова…
– Но ты вроде бы с ними не согласен?
– Ну я думаю, мы еще очень многого не знаем. Мы только начинаем открывать язык деревьев. Но можем с уверенностью утверждать, что они способны слышать, пахнуть, общаться. И они определенно способны помнить. Способны чувствовать воду, свет, опасность. Посылать сигналы другим растениям и помогать друг другу. Они понимают гораздо больше, чем нам кажется.
«Особенно наша Ficus carica. Если бы только знала, насколько она особенная», – хотел добавить Костас, но осекся.
Ада вгляделась в лицо отца в мерцающем свете садовых фонарей. За последние месяцы он заметно сдал. Под глазами залегли тени, бледные полумесяцы. Боль оставила свой отпечаток на его лице, добавив острых углов и впадин. Отвернувшись, Ада спросила:
– Почему ты всегда разговариваешь с фиговым деревом?
– Разве?
– Да, постоянно. Я и раньше слышала. Зачем ты это делаешь?
– Ну она хороший слушатель.
– Ой, да ладно тебе, папа! Я серьезно. Неужели ты не понимаешь, что все это ненормально? А вдруг тебя кто-нибудь услышит? Они наверняка решат, что ты с приветом.
