из его рук бутылку и сделала глоток — горло сильно обожгло. Настойка оказалась не только терпкой, но и гадкой на вкус, видимо, варили ее в одной из деревень неподалеку от штаба, куда Джирайя часто сбегал. Но она подумала, что так даже лучше будет. Чем быстрее напьется, тем скорее неприятные мысли по поводу повязки покинут ее голову.
— Как ты думаешь, что нас ждет дальше? — спросила Цунаде, возвращая бутылку.
— Не знаю, — Джирайя пожал плечами, — дорога в Специальный отряд закрыта. А что делают обычные шиноби? Слоняются в штабе да потом дерутся. Но вроде как у них все получается. Вон сколько земель освободили, глядишь, и восстание скоро кончится.
— Земель, не земель, — ответила Цунаде, — но чувствую, закинут нас куда-нибудь подальше, да еще какого-нибудь старого и сварливого капитана поставят за нами следить.
— В этом ты права. Но мы то с тобой найдем чем заняться и в самой глухой дыре, — подмигнул он.
— Болтаешь, — улыбнулась она, — все болтаешь.
Все уже разошлись по палаткам, одни лишь дозорные ходили вдалеке. В тишине громко трещали сверчки, а над головой уже искрилось звездное небо.
— А скажи мне вот что, — загадочно протянул Джирайя. — Это правда, что ты за все время, пока меня не было, ни с кем не встречалась?
— Почему это тебя так волнует? — прищурилась она, повернувшись к нему, и, когда увидела на его лице то ли хитрую, то ли довольную, а попросту пьяную улыбку, продолжила: — И все же, мой ответ прежний: нет, не встречалась.
— И даже не целовалась?
— Не целовалась.
— Это весьма грустно, Цунаде. Хотя лестно, что ты меня ждала. — Он хитро на нее посмотрел, отпив из бутылки.
— Много чести. — Она ткнула его локтем в бок.
— И все же, как жаль, что ты не знаешь теплоты мужских рук…
— А ты знаешь?
— Остришь, — улыбнулся он, — все остришь.
— Раз такой умный, вот и расскажи, что нравится парням?
— Ну, — он бросил на нее заинтересованный взгляд, вновь приложив бутылку к губам, — кроткий характер, но здесь ты точно мимо. Женственность — это, может быть, с годами к тебе придет. И конечно же — раскрепощенность. Но для этого, думаю, тебя надо хорошенько напоить.
Глаза Джирайи сверкнули, и он предложил ей бутылку. Цунаде прекрасно поняла его намек и на трезвую голову вряд ли бы согласилась. Но сейчас ей стало интересно, а что могло произойти дальше и куда мог завести этот разговор. Так что она решила взять бутылку, закинула ее повыше и сделала один большой глоток.
— С таким списком, — произнесла она, вытерев рот рукавом, — не удивительно, что ты сейчас один, хотя все время таскаешься к нам в палатки.
— А может, не один? — улыбнулся он. — Может, я в кого-нибудь влюбился?
— Стал бы ты тогда со мной сейчас сидеть? — ухмыльнулась она, задрала голову, посмотрела на плывущие перед глазами звезды и поняла, что знатно напилась.
Цунаде положила голову на колени и тяжело вздохнула. На душе стало так грустно. Раньше она никогда не задумывалась над отношениями. Но сейчас в палатках девушек-ирьенинов только о парнях разговор и стоял. Они целыми днями трещали, кто на них посмотрел, кто улыбнулся, а некоторые с особой гордостью рассказывали про свои свидания недалеко от штаба. Ее, конечно, эти разговоры раздражали, но она не могла не думать, что даже еще ни с кем не целовалась по-взрослому. Все парни в штабе ее сторонились, и она не понимала почему. От этих мыслей на глазах у нее появились слезы, и ей стало так за себя обидно.
— Джирайя, как думаешь, я и вправду всегда буду одна? — Она подняла на него грустный взгляд. — Мне столько уже лет, а я даже на свидание ни разу не ходила…
— Цунаде, — он положил руку на ее плечо, — обещаю, если ты останешься в старых девах, я обязательно тебя приглашу на свидание. Конечно, ты будешь сварливой старухой, но я из дружеской солидарности потерплю.
— Ай, — она смахнула его руку, — это, между прочим, обидно.
— Ладно, прости, — он обнял ее за плечи и притянул к себе, — знала бы ты, как я из-за тебя страдаю.
— И как же? — Она не стала освобождаться из его объятий, наоборот, устроилась поудобнее и потянулась за бутылкой.
— Нет, с тебя хватит. — Джирайя поднял руку с бутылкой. — У тебя завтра экзамен.
— Не будет никакого экзамена, — пробурчала Цунаде, оставив попытки дотянуться до бутылки и достав из кармана повязку. — Все уже и так решено — быть мне теперь глупым ирьенином до конца своих дней. Хотя я даже жалкую рыбешку не могу залечить. Учитель, видимо, боится, что я опять над собой контроль потеряю.
— А я обожаю, когда ты теряешь контроль. — Джирайя посмотрел на нее, и она заметила, насколько его взгляд блестел от выпитого. — Ты вся такая, — он восхищенно вздохнул, — волосы назад, щеки красные, кулаки аж белые от того, как ты сильно их сжала. Правда, — он улыбнулся, отпил из бутылки и еще крепче прижал к себе, — самое мое любимое зрелище.
— И больше ты его не увидишь, — с досадой ответила Цунаде. — Теперь мое место позади. Будет хорошо, если вообще в госпиталь Конохи не сошлют, — она вновь потянулась за бутылкой.
— Нет, принцесса, я сказал — с тебя достаточно.
— Конечно, — мягко согласилась Цунаде, опустила взгляд, а когда Джирайя расслабился, даже что-то стал напевать себе под нос, она подскочила и выхватила у него бутылку.
— Эй! — возмутился он, тоже поднявшись на ноги.
Цунаде приложила бутылку к губам и хитро на него посмотрела. Джирайя подошел к ней, опустил руку с алкоголем и оказался так близко, что ей пришлось поднять на него взгляд. В это мгновение все вокруг стихло: смолкли сверчки, костер перестал трещать, дозорные перестали ходить, и весь штаб растворился в темноте ночи. Остались только они вдвоем под черным небом. Джирайя выглядел таким серьезным, на его лице играли теплые отблески костра, а в глазах, совершенно по волшебному, отражались звезды. Он осторожно взял ее за плечи, стал наклоняться… Цунаде прикрыла глаза, затаила дыхание и замерла.
— Правда, — вдруг нарушил тишину грустный голос Джирайя, но затем он откашлялся и вновь стал веселым. — Если в тебя в ближайшее время никто не влюбится, я готов взять это тяжкое бремя на себя.
— Спасибо, мне таких жертв не надо. — Она плюхнулась обратно на землю, сложив руки на груди, и стала смотреть на костер.
Разговор дальше не клеился, и совсем скоро они разбрелись по своим палаткам. Наутро у нее ужасно разболелась голова, а громкие сборы соседок и нервное повторение
