Книга Я. Не. Жертва - Весела Костадинова

— Что, совсем замордовал? — полюбопытствовала Лариса.

— Да нет, сейчас даже не цепляет. Но лучше на глаза не попадаться.

Действительно. После экзамена физик ни разу не зацепил меня ни словом, ни действием. Спрашивал, как всегда строго, но не сказать, что дотошно. Даже наш курс заскучал — больше не было на лекциях спектаклей с препирательствами и едкими пикировками. Сначала я очень боялась его жалости и того, что он мог о чем-то догадаться, но после нескольких занятий успокоилась окончательно.

— Блин, не дотягиваюсь, — я несколько раз подпрыгнула, пытаясь срезать гибкий побег, — Лариса Петровна, можно стул возьму?

— Конечно, — кивнула она, продолжая работать и не поднимая головы.

По здравому размышлению, я не стала брать стулья, на которых обычно сидели те, кого вызвали на головомойку к декану, а взяла тот, что одиноко стоял у дальней стеночки. Встала на него и тихонько напевая, перебирала лозы, выбирая ту, которую лучше всего срезать.

— Добрый день, — раздался за спиной знакомый голос.

Я даже не поняла, что произошло. Внезапно опоры под ногами не стало, мир завертелся перед глазами в бешенном водовороте, и я поняла, что куда-то лечу. Хруст, крик, мат, боль и звенящая тишина.

— Пиздеееец, — тихо протянула Лариса, глядя как документы с ее стола, разлетевшиеся по листочкам, приземляются прямо на меня.

Я лежала на спине, силясь понять, что же такое случилось.

— Лариса Петровна, вы удивительно точно передали мои мысли. Соколова, — Пятницкий упал на колени и придержал мне голову, — ты жива?

— Не уверенна, — это был честный ответ.

— Ты какого хрена, Леля, взяла этот стул? — ругалась Лариса, сдобряя свои слова очень смачными эпитетами. — Он же разваливается на части. Я его подальше убрала….

— Так вы ж сами разрешили, — простонала я, задевая рукой горящий затылок, на котором наливалась здоровенная шишка.

— Ты встать можешь? — спросил Пятницкий, осторожно помогая мне хотя бы сесть. — Держись за меня.

Идиотизм ситуации просто зашкаливал. Лариса ругалась матом, глядя на треснувшее сидение стула, я отчаянно пыталась сообразить где у меня сейчас не болит, а Пятницкий терпеливо выносил весь этот сумасшедший дом, придерживая меня руками.

— Ты себе ничего не сломала? — спросил он.

— Не знаю, — фыркнула я, — я ж не рентген. Это вы у нас физик, Геннадий Иванович

— Прости, очки с рентгеном оставил дома, — в тон отозвался он, помогая мне все-таки встать на ноги. — Но, если уже огрызаешься, значит в норме. Оу, оу, держись ка, — я пошатнулась, но он меня удержал. — Лариса Петровна, куда можно сгрузить это ходячее бедствие?

— Давайте в кабинет Анатолия Борисовича, там диван есть, — хлопотала вокруг Ларочка, — боже, Леля, опять лицо….

Это я уже поняла, чувствуя как по щеке что-то стекает — видимо падая задела стол и рассекла бровь.

Осторожно придерживая за талию, Пятницкий проводил меня в кабинет и усадил на мягкий диван.

— Я сейчас сбегаю в буфет, у них там лед должен быть, — Лара бегала вокруг нас кругами, — Геннадий Иванович, присмотрите за ней, пожалуйста.

— Да не вопрос, конечно. Мне ж заняться то больше все равно нечем, у меня ж свободного времени полно, — ехидно отозвался мужчина, но скорее больше для проформы.

Лариса Петровна выскочила из кабинета и, проклиная на ходу и сволочной стул и мою невнимательность, полетела вниз.

— Голова болит? Тошнит? Спать хочешь? — спросил он, садясь рядом со мной и протягивая мне платок.

— Да вроде нет, — поморщилась я, прижимая тряпицу к рассечённой брови. — Больно, конечно, но скорее от удара. Не думаю, что есть сотрясение.

— Ага, — усмехнулся он, — сотрясать нечего.

— Вот так и знала, что вы сейчас гадость скажете, — пробормотала я, откидываясь на спинку дивана.

— Что ты на том стуле забыла?

— Плющ резала, — буркнула я и, глядя в его удивленное лицо, пояснила, — для мамы.

— Дай, — он забрал у меня свой платок и сам осторожно приложил к брови, не обращая внимание на мое шипение. Наши глаза встретились, и мы оба внезапно замолчали, не зная, что сказать. Похоже смутилась не только я, что, конечно, было слабым утешением.

— И кто у нас здесь такой фиолетовый и в крапинку? — веселый голос декана разорвал тишину.

Пятницкий отвел глаза, и я с облегчением перевела дыхание.

— Девочка, — продолжал Анатолий Борисович, — чтобы привлечь мое внимание, совсем не обязательно крушить мою приемную.

Круглое, доброе лицо светилось улыбкой и пониманием.

— Ларочку мою любимую вы куда, поганцы, услали?

— Толя, — вздохнул Пятницкий, — угомонись. Лариса ушла за льдом.

— О, тоже дело, — декан зашел за свой стол и наклонился над тумбой, — у меня и коньячок есть. Хм, даже лимончик завалялся. Ну что, болезная, — обратился он ко мне, — будешь?

— Толя, — с потрясающим терпением заметил Пятницкий, — ей бы врача….

— Гена, — точно так же задушевно отозвался декан, — она — химик. Мы все болезни спиртом лечим: внутри и снаружи. Держи, зануда, — он протянул стакан другу. — Запей стресс… хотя… мне-то красивые девушки на руки не падают. О, Ларочка, ты как раз вовремя со своим льдом. Будь другом, поделись.

— Так это для Ольги…

— Не переживай, она не против, — он подмигнул мне и нагло забрал у Ларисы Петровны пакет со льдом, бросив пару кубиков себе, Пятницкому и мне. — Да не ворчи, Ларочка, мы и тебе нальем.

— Да идите вы, мне еще приказы печатать, — беззлобно огрызнулась она, прикладывая остатки льда к моему лбу, махнула рукой и вышла.

— На, задохлик.

— Анатолий Борисович, — пискнула я, — не уверенна….

— Тебя не рвет, в обморок не падаешь, значит отделалась легким испугом и объятиями Гены. А стресс лечим старым проверенным способом.

Я сделала глоток. На секунду дыхание перехватило, горло обожгло, а в желудке взорвалась маленькая бомбочка.

— Давай, закусывай, — передо мной оказалось блюдце с нарезанным лимоном, — ну вот и умница. Легче стало?

Легче действительно стало, по телу разлилась приятная теплота, головная боль почти утихла.

— Ну вот и чудьненько, — резюмировал Мохов, — а теперь, ножки в ручки и выметайся из моего кабинета. Реанимация прошла успешно, теперь терапия: Ларочка тебе такси вызовет и проваливай домой.

— У меня через десять минут занятия…. — начала я.

— Я тебя освобождаю. Официально. Давай, давай, домой, несчастье ты мое. И двери за собой закрой.

— Спасибо, Анатолий Борисович, — я встала и с благодарностью посмотрела на любимого декана, — завтра буду на занятиях. Спасибо, — я запнулась и смущенно посмотрела на Пятницкого, — спасибо и вам, Геннадий Иванович.

Мужчина, вольно откинувшийся на спинку дивана, молча кивнул. На секунду, даже на долю секунды, мне показалось, что в его глазах промелькнуло… смятение… смущение…. Не знаю. Что-то такое, чего раньше я не замечала.

А