– Вы отлично справились, молодой господин Картер. Воистину отлично.
– Машина просто класс.
– Ваш дед согласился бы с вами, хотя, возможно, выбрал бы другое слово. Когда стало очевидно, что машина ему больше не потребуется, он лично договорился о том, чтобы ее доставили через океан вам, – одно из последних дел, которые ему удалось довести до конца.
– Погодите… Мне?
– Бентли – ваша машина, молодой господин Картер. Я буду пользоваться ей только до вашего совершеннолетия.
– А когда оно будет?
– В день вашего восемнадцатилетия.
– Это же еще типа через миллион лет.
– Сравнение с миллионом лет неуместно. Осталось всего шесть лет – не успеете и оглянуться. А тем временем у вас будет предостаточно дел, с которыми можно управиться и без бентли, – например, устранять следы жизнедеятельности Неда или – дело еще более неотложное – избавиться от слов-паразитов «типа» и «чтоб вы знали».
Я устранил следы жизнедеятельности Неда, а потом выгулял его вокруг квартала, и он, наложив кучу у ворот Билли Кольта, совсем успокоился.
Но я не успокоился. Я долго еще не успокаивался.
Я водил Баклажан!
Я водил Баклажан!
Я водил Баклажан, чтоб вы знали!
Я хотел сказать – я правда-правда водил Баклажан!
И после совершеннолетия он станет моим.
И, вернувшись домой, я сказал Дворецкому:
– Спасибо, мистер Боулз-Фицпатрик. А вы точно знаете – может, все-таки в день шестнадцатилетия?
Дворецкий слегка улыбнулся и сказал:
– Я знаю это совершенно точно, молодой господин Картер. А теперь, раз уж вы здесь… У мисс Энн не получается настроить метроном. Возможно, братская помощь была бы уместна.
И я оказал ей братскую помощь. В виде исключения.
В тот вечер, после гамбургеров с картошкой фри, – а я ел картошку фри вилкой, должен же я показать, какой я воспитанный, и я даже ни слова не сказал о том, что мистер Боулз-Фицпатрик ест картошку фри с уксусом, а не с кетчупом, как полагается всем цивилизованным людям, – мама спросила Дворецкого, где он остановился.
– Спасибо, мадам, – сказал он. – Я снял две комнаты у мистера Кребса, это в нескольких кварталах…
– У отца Карсона Кребса? – спросил я.
– Полагаю, да. Возможно, вы знакомы с этим мальчиком?
– Не то чтобы прямо знаком.
– Этому юноше пришлось очень быстро повзрослеть, – сказал Дворецкий.
Мама кивнула. – А эти комнаты…
Она замялась, и я догадался, какой вопрос вертится у нее на языке. Отец устроил себе на первом этаже кабинет. Там стоит раскладной диван. Напротив – отдельная ванная. Я прочел по маминому лицу, что она подумала то же самое, что и я: не проще ли мистеру Боулз-Фицпатрику поселиться у нас?
– Этот вариант прекрасно устраивает всех, – сказал Дворецкий.
И подходящий момент был упущен – отступил в прошлое. Если честно, я сам удивился тому, что меня это почему-то огорчило.
Но знаете, какой момент не отступил в прошлое?
Знаете, какой момент не выходил у меня из головы?
Я водил Баклажан!
Я водил Баклажан!
Я водил Баклажан – правда-правда, чтоб вы знали!
7
Настоящая калитка
«Настоящей калиткой» называют ровный питч. От такого покрытия крикетный мяч отскакивает абсолютно предсказуемо. Если же мяч отскакивает непредсказуемо, такой питч называют «трудная калитка».
Вечером в пятницу Дворецкий ушел, а мы призадумались: придет ли он в субботу? Мама сказала, что ему наверняка захочется сделать передышку. Но утром в субботу, когда я встал, чтобы посмотреть по телику «Аса Роботроида и рейнджеров-роботроидов», Дворецкий уже возился на кухне, что-то напевая.
– Дайте-ка угадаю, – сказал я. – Бетховен.
– Элгар, – ответил Дворецкий. – Бетховен – не для утреннего времени: слишком уж он немецкий.
Я пошел в кладовую – взять чего-нибудь на завтрак.
Переворошил все коробки с хлопьями.
Ни одной коробки «Сахарных звездочек Аса Роботроида».
Переворошил еще раз.
Ни одной коробки «Сахарных звездочек Аса Роботроида».
Как же смотреть «Аса Роботроида и рейнджеров-роботроидов» без «Сахарных звездочек Аса Роботроида»?
Я глазам своим не поверил. Повытаскивал с полки почти все коробки с хлопьями – даже с такими полезными, что к ним никто никогда не притрагивается.
Ни одной коробки «Сахарных звездочек Аса Роботроида».
– Их там нет, – крикнул мне Дворецкий с кухни. Я вернулся на кухню. Он нарезáл кубиками репчатый лук и красный перец.
– Чего там нет?
– Этих варварских «Сахарных звездочек».
– Если «Сахарные звездочки Аса Роботроида» не подают в Букингемском дворце, это еще не значит, что они варварские.
– Именно что значит, – сказал Дворецкий и высыпал лук и перец в миску со взбитыми яйцами.
Ну вот, я же говорил – хуже геморроя.
Конечно, водить Баклажан классно. Но лучше уж обойтись без Баклажана, чем лишиться «Сахарных звездочек Аса Роботроида». Я что, слишком много требую? Разве я не заслужил «Сахарные звездочки Аса Роботроида» после того, как целую неделю проучился в шестом классе?
Спорим, Дворецкий даже никогда не пробовал «Сахарные звездочки Аса Роботроида»?
Спорим, он раньше и не слыхал никогда про «Сахарные звездочки Аса Роботроида»?
– А чем же мне тогда завтракать?
– Завтракать подано. Поднос с едой ждет вас в столовой.
Я пошел в столовую. Стакан апельсинового сока. Вареное яйцо в специальной такой чашечке, на яйцо надета вязаная шапочка – чтобы не остыло, что ли? Два тоста на подставке. Пара ложек апельсинового конфитюра – ненавижу апельсиновый конфитюр – в белой миске. Солонка и перечница. Груша, разрезанная на четыре части. И чашка сладкого чая с молоком, накрыта блюдцем – чтобы не остыл, так?
– Не так-то легко завтракать такой едой, когда смотришь «Аса Роботроида», – крикнул я в сторону кухни.
– Уверен, для вас это огромное облегчение. Вам больше не придется завтракать перед телевизором, отвлекаясь на «Аса Роботроида и рейнджеров-роботроидов». Теперь вы можете позавтракать в столовой, как…
– Знаю-знаю: как цивилизованный человек.
– Совершенно верно.
