Книга Дикая принцесса - М. Джеймс

— Тебе удалось взять наличные в банкомате? — Я смотрю на Левина, стоящего напротив меня, закутанного в слишком короткий гостиничный халат, который оставляет обнаженными большую часть его бедер и все мускулистые икры, и мне приходится сдерживать смех. Он выглядит совершенно нелепо, и, когда в моей голове возникает образ того, как мы, должно быть, выглядели, бегая по городу вместе в таком виде, мне приходится прикусить нижнюю губу, чтобы не разразиться смехом, который, как я знаю, перейдет в истерику.

— Немного. — Левин проводит рукой по волосам. — Должно быть, его недавно опустошили, потому что там не так много, как я надеялся. Но этого хватит, чтобы продержаться некоторое время, пока я не придумаю что-нибудь еще.

Он поморщился и посмотрел на подошвы своих ног.

— Черт, если бегать по городу босиком было не такой уж плохой идеей. Ты в порядке?

Я киваю.

— Лодыжка очень болит. Но я не наступила ни на что плохое и не повредила себе ничего, кроме этого. Бок болит, но ничего не повреждено.

Левин кивает.

— Тебе нужно постараться поспать, — говорит он наконец. — Я знаю, что это нелегко, но я буду бодрствовать и нести вахту. Ты должна хотя бы немного отдохнуть.

Я знаю, что он прав. Я устала так, как никогда раньше, даже после аварии. Я чувствую себя полностью вымотанной во всех возможных отношениях. Но в то же время адреналин от бегства из отеля все еще бурлит во мне, оставляя меня слишком возбужденной, чтобы уснуть.

— Я постараюсь, — говорю я ему, но уже знаю, что это будет безнадежно. Я хромаю в ванную, чтобы помочиться, брызгаю водой на лицо и ополаскиваю ноги в ванне, морщась от грязной воды, которая стекает в слив. Слава богу, я не наступила ни на что, что могло бы причинить мне боль, думаю я, вытираясь, вспоминая наш бешеный бег по переулкам и улицам. Отсутствие обуви казалось мелочью по сравнению с тем, что за нами гнались, как я могу предположить, головорезы Диего, но теперь, когда угроза отступила, я понимаю, как плохо это могло быть.

Когда я выхожу из ванной, я вижу Левина, сидящего в неудобном кресле у окна, его пистолет лежит на коленях, а на лице застыли жесткие, обеспокоенные черты. Я все еще чувствую, как во мне пульсируют все тревоги этой ночи, и понимаю, что заснуть мне не удастся.

Я все же проскальзываю в кровать, натягивая одеяло до пояса, и поворачиваюсь к нему лицом. Я хочу говорить о чем угодно, кроме того, что произошло сегодня ночью, и у меня есть вопросы, которые все еще горят в глубине моего сознания, вопросы, на которые я чувствую, что теперь у меня есть немного больше ответов. Мы сейчас вместе. Я хочу знать, что это за человек, который полностью посвятил себя тому, чтобы обеспечить мою безопасность, но при этом продолжает отказывать нам обоим в том, чего мы явно хотим.

— Что ты имел в виду? — Тихо спрашиваю я, и он смотрит на меня. — То, что ты сказал о том, что не позволишь чему-то повториться, когда мы говорили о том, что случилось на пляже. О чем это было?

Глаза Левина слегка сужаются, и он испускает долгий вздох. На мгновение мне кажется, что он собирается сказать мне, что не хочет говорить об этом, и повторить, что я должна идти спать. Но потом я вижу, как его плечи слегка обвисают, как будто из него ушла часть борьбы, и он смотрит на меня.

— Женщина, на которой я был женат, давным-давно…, — он колеблется, его рука сгибается на бедре, как будто ему трудно выговорить слова. Какая-то часть меня чувствует себя неловко из-за того, что я назойлива, но в то же время мне кажется, что я должна знать. Мне нужно понять, что движет им, что заставляет его двигаться. Почему он ведет себя так, как ведет. — Она была частью работы, — говорит он наконец. — Мне поручили присматривать за ней. Она работала на ту же организацию, в которой состоял я, не совсем по своей воле, но это уже более долгая история. Мы часто бывали вместе. Большую часть времени торчали в одном номере отеля.

Он поджимает губы, колеблясь, и я не могу не заметить сходства. Нас с Левином тоже сталкивали вместе, заставляли находиться в тесной близости, которая порождает близость, особенно когда есть влечение. Мне немного неприятно думать о том, насколько похожей должна была быть та ситуация, но в то же время его поведение становится более логичным с каждым его словом.

— Что случилось? — Тихо спрашиваю я, и рот Левина дергается с одной стороны, выражение, которое может быть улыбкой, но если это и улыбка, то грустная.

— В конце концов я влюбился в нее, — тихо говорит он. — Невозможно было не влюбиться. Но это повлияло на мою работу. Это повлияло на то, как я справлялся с заданием. Она была под прикрытием с другим мужчиной, и это сводило меня с ума, когда я знал, что они вместе. Это отвлекало меня. Я рисковал, принимал решения, которые никогда бы не принял при других обстоятельствах. Из-за этого нас чуть не убили тогда, а позже…

Его голос срывается и трещит, когда он прерывается, его руки сжимаются на коленях. Я вижу боль, написанную на его лице, и как сильно его ранят воспоминания, даже спустя столько лет.

— Если бы я не высовывался и не вмешивался, — говорит он наконец, — она была бы жива.

Я не могу придумать, что ответить, что прозвучит правильно в данный момент. В голове крутятся вопросы, соболезнования, десятки разных предложений, и все они кажутся неправильными еще до того, как достигнут моих губ.

— Она была аспиранткой, прежде чем попала в мой мир, — тихо говорит Левин. — До того, как она связалась не с тем парнем и попала в поле нашего зрения как человек, который может быть полезен. Если бы я отпустил ее после того, как работа была закончена, она бы уже была археологом. Может быть, профессором. У нее могли бы быть муж и дети. И почти наверняка, она бы сейчас была жива.

Последнее слово отрывается, наполненное таким отвращением к себе, что я почти чувствую его вкус, ощутимый в воздухе между нами. Он тяжело сглатывает, его пальцы впиваются в голые колени, пока кожа не становится белой, и я вижу, как ему больно. Как глубоко он винит себя, после всех этих лет.

Сейчас я понимаю, почему он так не