сник, что было необычно для него, поскольку по натуре Ной оптимистичен и жизнерадостен.
Я думал, что должен как-то растормошить его. У нас был маленький ритуал: каждый раз, когда Ноя выписывали из больницы, мы спускались в кафетерий и покупали небольшой перекус – пончик и колу. Простой праздник в знак того, что мы возвращаемся домой. И в этот раз, чтобы поднять ему настроение, я все время говорил ему:
– Завтра, что бы ни случилось, мы пойдем в кафетерий за пончиком и колой.
Дни становились все длиннее и тоскливее. Но в один прекрасный день нам показалось, что он немного окреп. У него все еще были синие ногти и синие губы. Он был очень бледен, очень слаб и не мог встать даже для того, чтобы сходить в туалет. Но я решил, что сегодня тот самый день, и сказал:
– Ной, мы больше не будем откладывать это дело. Пойдем в кафетерий и купим пончик с колой.
Я ни у кого не спрашивал разрешения. Я посадил его в инвалидное кресло, подключил кислород, взял переносную капельницу, прикрепил ее к креслу-каталке, и мы поехали. Мы прошли мимо поста медсестер. Никто не сказал ни слова. Никто не задавал вопросов.
Мы добрались до кафетерия. Ной сидел в инвалидном кресле, а я – напротив. Он сделал глоток колы, и мы оба поняли, что попытка была хорошая, но у нас ничего не получится. Придется отвезти его обратно в палату.
Я встал, и он кивком головы подозвал меня.
Я опустился на его уровень. Вы должны понять, что он был очень бледен. Его лицо посинело. Он снял дыхательную маску – и не забывайте, что он не любит прикасаться к людям или чтобы к нему прикасались. Он наклонился прямо ко мне, к моему лицу, и прошептал:
– Ты хороший врач.
Но я услышал: «Ты хороший отец».
Примечание редактора: Ной оправился после того случая и до сих пор жив. Более сорока шести лет прошло с тех пор, как его родителям сказали, что он проживет всего пять дней.
7
Штормовая погода. Эндрю Линк
Врачи долго учатся, чтобы узнать об искусстве исцеления все, что только можно. Их учат, как работает человеческое тело и как распознать, что не так, если что-то не получается. Даже в лучшие времени приходится справляться со множеством препятствий. Но в Канаде врачи порой сталкиваются с затруднительной ситуацией, к которой никак не подготовишься. И называется она «зима».
Эндрю Линк – заведующий кафедрой педиатрии в Университете Дэлхаузи и глава медицинского центра iWk в Галифаксе. Он вспоминает два случая, когда зима обернулась борьбой не на жизнь, а на смерть.
Я двадцать шесть лет проработал педиатром в Кейп-Бретоне и в этой сельской местности занимался всем помаленьку. Принимал преждевременные роды (это случалось много раз), работал с подростками, больными раком, и делал еще много разного между этими крайностями. Я навещал и маленьких, и больших и научился справляться с самыми разнообразными проблемами. Я мог посоветоваться с другими врачами, но, когда детям требовалась экстренная помощь, я часто вынужден был рассчитывать только на себя.
Позвольте рассказать вам о дне примерно двадцатилетней давности. Мела ужасная, ужасная метель. Насыпало один или два фута снега, может больше. Над глубокими сугробами завывал ветер.
Я был на дежурстве в больнице в Сиднее. Километрах в восьмидесяти оттуда, недалеко от Баддека, произошла ужасная автомобильная авария. Столкнулись две машины, двигавшиеся в противоположных направлениях. В каждой на переднем сиденье сидели родители, а на заднем – двенадцатилетняя дочь.
Печально, но обе пары родителей погибли, а вот девочки выжили в столкновении. Их привезли на скорой помощи в наше отделение неотложной помощи в Сиднее. Одна девочка была стабильна: травма нижней части спины с небольшим повреждением спинного мозга, но ничего опасного для жизни. Поэтому мы поручили нашим специалистам присмотреть за ней.
У второй девочки была сломана нога и синяки на животе и груди, и вскоре стало ясно, что у нее очень сильное внутреннее кровотечение. Кроме того, между ее легкими и грудной клеткой был воздух, который вызывал серьезные трудности с дыханием. Я очень мягко сказал ей, что придется приложить немного льда к ее груди сбоку и вставить пластиковую трубку, которая отведет немного воздуха и поможет дышать. Она очень спокойно ответила: «Хорошо», и я так и сделал.
Мы сделали компьютерную томографию живота, и та показала, что печень и селезенка разорваны и кровоточат. В то время у нас был отличный общий и сосудистый хирург, очень способный и бесстрашный, он подлатал печень и удалил селезенку.
После этого девочку доставили в наше отделение интенсивной терапии для взрослых. У нас в Сиднее не было детской реанимации, и при нормальных условиях пациентку перевезли бы в Детскую больницу в Галифаксе. Там ею занялись бы травматолог и педиатр-реаниматолог в специализированном отделении интенсивной терапии со всевозможным высокотехнологичным оборудованием. Но в такую метель медицинский вертолет или самолет никак не мог доставить ее в Галифакс, расположенный километрах в трехстах отсюда. И девочка осталась с нами.
Я влил в нее побольше крови и жидкости, чтобы поддерживать давление; почки работали, дыхание было ровным, и все вроде успокоилось. Я остался у постели, готовый просидеть там всю ночь. Внезапно около трех часов ночи из трубки в ее грудной клетке хлынули потоки крови. Я заподозрил, что в груди был разорван сосуд и небольшой сгусток крови послужил пластырем. В конце концов он сместился, и началось обильное кровотечение из груди.
Хирург помчался из дома в больницу. Как я уже сказал, он был прекрасно обучен и мог делать практически что угодно. Некоторые общие хирурги неохотно работают с детьми и столь же неохотно занимаются восстановлением крупных кровеносных сосудов, особенно в грудной клетке. Найдутся те, кто попробует, но большинство откажется. Наш хирург снова отвез девочку в операционную и вскрыл грудную клетку. На этот раз он обнаружил источник кровотечения – крупный кровеносный сосуд. Так что он все исправил и отослал ее обратно ко мне.
Я влил в нее еще крови, жидкостей и лекарств. Мы занимались девочкой с шести вечера, а сейчас уже поднималось солнце – наступал новый день. Небеса наконец-то прояснились. Вскоре прилетел вертолет и доставил девочку в Детскую больницу в Галифаксе.
Это один из тех моментов, когда я действительно чувствовал, что спас чью-то жизнь. Без сомнения, мы с хирургом предотвратили смерть двенадцатилетней девочки.
У этой истории есть прекрасное продолжение. Примерно восемнадцать лет спустя в мой кабинет
