И вот она ушла. Взяла их девятилетнего сына и переехала к своему коллеге в Мальмё. Она решилась. Но он знал, что она боялась и, быть может, боится до сих пор. Напрасно. «Я никогда не сделаю так, как мои земляки, отец и брат, арестованные несколько месяцев тому назад. Мне больно вспоминать о них».
Развод.
Нет лучшего слова для обозначения одиночества и растерянности. Он попытался уйти в работу над своей новой книгой, посвященной проблеме интеграции иммигрантов в шведское общество, рассмотренной в совершенно новом ракурсе, но не смог. Вместо этого он стал думать над тем, как ему поддержать сына во время их встреч.
Папа на каждый третий выходной. Она хотела оформить опекунство, и он уступил. Меняться с ней каждую неделю совершенно не согласовывалось с его рабочим графиком. И потом, они живут теперь в разных городах.
Байран с ней и в праздничные дни. На его день рождения в сентябре они были в Стокгольме, и сын пошел вместе с ним в магазин мужской одежды «Гетрих», где Карим покупал себе новый костюм. Он даже позволил Байрану самому выбрать пару галстуков. Тонкая, мягкая шерсть. Кашемир. Вполне по карману выскочке — полицейскому шефу вроде него. Как и «Мерседес».
Карим натягивает на себя одеяло, слушает, как стучит за окном дождь и думает о том, что неплохо было бы подыскать себе квартиру где-нибудь в городе, поближе к работе. В Ламбухове[16]слишком много от Наксты и Сюндсвалля.
Но могло быть и хуже. И Карим представляет себе лицо следователя Бёрье Сверда и его лихо закрученные усы. Сейчас он в отпуске, его жена Анна нуждается в круглосуточном уходе. Рассеянный склероз, болезнь поразила нервы, управляющие мускулами вокруг легких, и Анна уже не может дышать самостоятельно.
— Может, полгода она еще продержится, — говорил Бёрье, когда хотел получить отпуск по уходу за больной женой.
— Занимайся Анной, сколько будет нужно, — отвечал Карим. — А потом добро пожаловать обратно.
И Малин Форс. «Ей сейчас тяжело, — думает Карим. — Но что я могу сделать? Она слишком много пьет. И, видит бог, она незаменима в своем отделе».
Свен Шёман, комиссар и руководитель следственной группы отдела уголовных преступлений полиции Линчёпинга, похоже, умеет проникнуть в самые сокровенные тайны дерева, извлечь из него красоту, дремлющую в нем практичную и прекрасную форму.
Конечно, это всего лишь романтика. Но если такое хобби, как резьба по дереву, лишить романтики, где в таком случае еще останется для нее место?
Токарный станок гудит. Стружки летят на его голубую майку с рекламой склада пиленого леса в Берге.
Мастерская Свена, расположенная в звуконепроницаемой комнате в подвале одного из домов района Валла, пахнет свежеструганым деревом, лаком, олифой и потом.
Лучше всего здесь бывать по утрам, хотя именно в эти часы острей чувствуешь свое одиночество.
Комиссар никогда не любил одиночества, предпочитая ему общество людей. Жены, к примеру. Хотя за все годы совместной жизни они не сказали друг другу ни одного лишнего слова. Или коллег. Карима.
Малин. Как ты там, Малин? «У нее был нелегкий год», — думает Свен, вынимая из токарного станка будущую чашу. Потом он выключает машину и наслаждается тишиной, вмиг воцарившейся в комнате.
Это была глупая идея, снова переехать к Янне. Во всех отношениях глупая. Но я не мог тебе этого сказать. Твоя жизнь — это твое дело, Форс. В работе я еще могу кое-что тебе посоветовать, хотя и в этом ты нуждаешься все реже. Но в жизни? От тебя все чаще несет спиртом. Ты выглядишь несвежей, измотанной, печальной. Вот так.
Только бы не стало еще хуже! Янне, твой муж, или скорее бывший муж, который снова живет с тобой, звонил мне, хотел, чтобы я что-нибудь сделал. Говорил, что ты пьешь. Конечно, иногда это заметно. И я пообещал ему. Но что? Поговорить с тобой? Ты будешь ругаться. Отстранить тебя от работы? Для этого пока нет причин. Послать к какому-нибудь специалисту? Но ты никуда не пойдешь, ты ведь такая упрямая.
Пьянство — в каком-то смысле наша профессиональная болезнь. Мы видим столько дерьма, что время от времени бывает необходимо снять напряжение.
Он поправляет ремень. Еще четыре дырочки и минус двенадцать килограмм. С давлением стало лучше.
Но все равно я слишком много ем.
— Застегни комбинезон. Сейчас же! Я не собираюсь повторять дважды.
Инспектор криминальной полиции Юхан Якобссон стоит в прихожей своего таунхауса в районе Линдхем. Пятилетняя малышка в похожем на пузырь комбинезоне поет, ее мир непроницаем для слов Юхана.
Какого черта они затеяли поездку к родителям жены именно в эти выходные, когда у него в кои веки свободная пятница! Последнее, что им нужно сейчас, — такое вот нервозное утро, когда обидные и бесполезные слова то и дело проносятся в воздухе, словно шальные пули.
— Возьмешь Хюго? Я беру Эмму.
Жена кивает и нагибается за синей курткой мальчика.
— Я не собираюсь повторять…
— Чем ты так раздражен?
И начинается…
— Это была не моя идея — отправиться в Несшё ни свет ни заря.
— У папы день рождения.
— Да, шестьдесят три. Не так много, чтобы он не мог справиться со всем сам.
Жена умолкает, она и не думает отвечать на последнюю реплику. «Глупо», — думает Юхан, тянется за девочкой, берет ее за тонкую, но сильную руку и привлекает к себе.
— Надень ей куртку.
— Зачем она ей в машине?
Юхан отпускает руку дочери. Закрывает глаза. Он мечтает о дежурстве в эти выходные. Солгать, сделать вид, что что-то случилось. Или пусть бы действительно что-нибудь случилось.
Дети. Глаза Юхана закрыты, но он слышит их голоса, и ему кажется, что сейчас они звучат отчетливее и радостнее, чем раньше. В них больше уверенности, несмотря на недовольные нотки, и Юхан думает о том, что все эти тысячи поцелуев и объятий, миллионы улыбок и заверений в самой большой на свете любви не проходят даром. Сделать человека счастливым вполне возможно. Это просто и стоит затраченных усилий.
— Юхан, — говорит жена, — не волнуйся. Мы можем оставаться спокойными, надо только захотеть.
Перед ним на белой в грязных пятнах стене четыре крючка для одежды. Самый меньший свободен и вот-вот отвалится.
Вальдемар Экенберг перед открытой на террасу дверью глубоко затягивается сигаретой. Терраса с подветренной стороны, иначе он не стоял бы здесь, а курил возле вентиляционной вытяжки на кухне.
Он смотрит в небо на аккуратные, серые с белым крыши домов.
Ничего нет приятнее утренней сигареты. Даже если жена будет ругаться, что от него несет дымом, когда он вернется в постель.
