«правителями» и «руководителями», в то время как генерала Скалона[29], конечно, поспешили предать суду все под давлением тех же армейских комитетов, сваливавших свою преступную работу на других. Пока делали расследование о работе генерала Скалона, созывали суд и судили, собранные остатки войсковых частей и дивизии 43-й и 45-й армейских корпусов в составе 2-го Сибирского армейского корпуса генерала Новицкого приведены в порядок и вполне были уже готовы к боевой работе. Но вот суд не нашел состава преступления в работе генерала Скалона и он, понятно, был оправдан. Это послужило новым сигналом для «товарищеских руководителей»: разложение армии усилилось. На фронте полное бездействие. В тылу разложили Кавказскую туземную дивизию генерала Багратиона[30] и Кавалерийский корпус генерала Крымова[31], двигавшиеся на Петроград для уничтожения «крамолы» в виде «Центрального нелегального совета разных депутатов» в Смольном и большого столичного гарнизона, покрасневшего от безделья, но заручившегося еще 2 марта на это безделье от Временного правительства. В результате все привело к началу октября, лишний раз доказав преступную работу Временного правительства господина Керенского и агентов от Центрального нелегального совета на фронте Сиверса, поспевшего куда-то скрыться к 19 августа, Нахимсона, Данишевского, а в тылу — Брега, Дожи, Капу, Хачивили, Иоффе, Опала, Мучинского и других лиц, поистине странными «русскими» фамилиями в судьбе великой свободной Российской страны. А где же были великие российские народные патриоты из временного комитета Государственной думы? С надежными, громкими фамилиями времен бескровной революции и власти начала марта и высокие вожди, спросит читатель. Они были тут же; некоторые из них спокойно и самонадеянно смотрели на разыгрывающуюся драму, а многие же даже заискивали у власть имущих расположения к себе и повышения по службе, охали по временам, куда-то писали и опять молчали, пока рука великого масона, вершителя судеб народов, приближалась и к ним, а затем к концу октября разбежались; и в свою очередь взялись за оружие, но было уже поздно… Масонский мистицизм глубоко пустил корни своего учения к разложению широких масс и армий; они оказались в большинстве — морально больные и без реальных идей к жизни; пессимизм вихрем захватил их в свое течение, создав из них шайки грабителей.
III
В то время как вблизи города Риги развивались сильные бои с утра 19 августа, на частной квартире генерала штаба полковника Казбегорова, в самом городе, только и говорили о Давиде Ильиче. На этот раз Людмиле Рихардовне казалось невероятным — передавать через денщика, что он, мол, занят, и даже сильно, и дома завтракать не будет: она относила это к разряду случайностей, характеризуя собою тех интеллигентных семейств, которым надоела война до тошноты, но которым все же хотелось, чтобы она окончилась успешно и восторжествовало бы свободное народное право под защитой больших армий, сгруппированных на фронтах.
— Что за «занят»? Прежде всего своя семья и дом, а затем уже и служба… — просто объясняла Людмила Рихардовна своим родителям, спокойно сидя за столом.
Родной ее отец, старик Цепа, пытается ее уговорить и доказать обратное, приведя в основу и характер, и общественное и служебное положение зятя своего, генерала штаба полковника Казбегорова.
— Никогда, никогда! — волнуясь и краснея, вмешалась старушка Цепа, а затем сердито и грозно обращаясь к падчерице своей, продолжала: — Я видела его и по глазам, что он большой и богатый у тебя аристократ, капризами начинает заниматься, не правда ли?..
Настало короткое молчание, которое нарушила снова расходившаяся «мамаша». — Чем ты можешь доказать, что ты его жена? — неожиданно мачеха бросила обвинение Людмиле Рихардовне. — Удостоверения из штаба не взяла, а других документов также нет. Смотри, Филипп и тот забрал свои вещи и унес «его» пальто, а остальные вещи находятся ведь в штабе… Ты теперь одна!.. — нервничая и почти крича, заключила неспокойная мачеха, и замолчав от злости, она опустила глаза как бы в раздумьях.
Людмила Рихардовна и ее отец также молчали и изредка поглядывали друг на друга в недоумении; и только нарушали установившуюся тишину мухи, жужжавшие и нестерпимо кусавшие, неожиданно налетевшие в столовую из сада перед дождем. Но вот послышалась в городе артиллерийская стрельба, а затем и взрывы. Старушка Цепа немного успокоилась и снова первая заговорила:
— Я понимаю его теперь! Они отступят, и он оставит тебя навсегда. Ты находишься в чужой квартире и тебя силой выселить могут. Ведь дворник Оскар все знает…
— Мама! Не разбивай мне семейной жизни своими неосновательными подозрениями… Ведь я его люблю и ради него оставила службу начальника отдела в управлении дороги… Он также любит меня еще со студенческой скамьи, когда я была на последнем курсе, а он в Академии Генерального штаба… И это связывает нас больше и крепче, чем какие бы то ни было документы к тому… И мы будем всю жизнь поддерживать друг друга, в особенности в это тревожное, «непостоянное» время… — со слезами на глазах ответила Людмила Рихардовна.
— Это ничего не значит, но приютить и содержать тебя, хотя бы один день, мы не можем. Мы бедные и голые теперь с отцом: все разорено и сожжено войною, а старик зарабатывает очень мало, при теперешней дороговизне; хорошо ведь ты знаешь это… — возразила «мамаша» серьезно и задумалась.
В этот момент в парадные двери позвонили, и старик Цепа быстро поднялся и пошел отворить, а Людмила Рихардовна с мачехой остались у стола, приведя в порядок и свои туалеты.
— А-а-а! Господин Брег! — с улыбкой протянула мадам Цепа, подымаясь и идя навстречу входившему в столовую бывшему жениху Людмилы Рихардовны, Нарвского пехотного полка прапорщику Брегу. — Какими судьбами здесь?..
Людмила Рихардовна также поднялась и как хозяйка ласково поздоровалась с гостем и пригласила его присесть. Господин Брег в свою очередь расшаркался перед хозяйкой, поцеловал ей руку, но молча опустился на предложенный ему стул. Сначала как-то все почувствовали себя неловко и не находили о чем-нибудь заговорить, хотя бы для приличия, почему Людмила Рихардовна нашла необходимым быстро подняться из-за стола, извиниться: «Только на одну минутку», — и вышла из столовой к себе в будуар, а старики тем временем занялись гостем сами. Наконец кое-как все-таки разговорились они и предложили гостю закусить, достав остатки еды из буфета. Прапорщик Брег немного почувствовал себя свободнее и, тяжело вздохнув, осмотрелся кругом и принялся за еду. Хозяйка не заставила долго
