как полагается благовоспитанной дочери хозяина дома — награждала всех гостей улыбками и играла свою роль с тем совершенством, которое дается лишь строгой муштрой и долгой привычкой.
Эйфеля это ничуть не удивило. Он хорошо изучил эту касту. Дома, в Дижоне, он всегда предпочитал навещать старых аристократок, представительниц уничтоженного класса, которые, тем не менее, сумели сохранить куртуазные манеры — наследие былого режима. В отличие от них, буржуа, которым не терпелось «пометить свою территорию», вели себя как неотесанная деревенщина, вдвойне чванливо обходясь с окружающими, лишь бы те забыли, из какой грязи появились на свет эти нувориши.
Гюстав понимал, что на этом его роль закончена. Он выполнил свою миссию: теперь Бурже будет поставлять им больше леса.
Но его уязвляло сознание, что Адриенна так и осталась недостижимой. Он уже не существовал для нее, да и что он такое — всего лишь какой-то подрядчик.
«Такая же безмозглая кукла, как все остальные…» — подумал он, отдав издали сдержанный прощальный поклон господину Бурже.
Хозяин дома, занятый беседой с графиней, не дал себе труда проводить нежданного гостя. Он лишь небрежно кивнул ему и продолжал разговор. Инженер мог уходить.
Уязвленный, Гюстав направился к воротам. Гости дружно игнорировали его, никто не заметил, что он направился к выходу из парка.
Но едва он подошел к ограде, как услышал позади хруст гравия и торопливые шаги.
— Вы уже уходите?
Он обернулся: перед ним стояла запыхавшаяся Адриенна.
— Да, возвращаюсь на стройку.
Девушку явно смутил его резкий тон. Откуда вдруг такая враждебность? Он даже не дал себе труда поклониться ей!
— Что ж, вы правы; я забыла, что некоторые в этом мире работают. — В этой реплике прозвучала такая детская обида, что она потеряла всю свою колкость. Адриенна слишком вошла в роль.
Когда ее рука сжала руку Эйфеля, инженер вздрогнул.
— Вы приедете на мой день рождения?
Вот уж чего Гюстав совсем не ожидал! Застигнутый врасплох, он промямлил: «Н-не знаю…»
— Не бойтесь, вам будет хорошо. Обещаю, что будет и древесина, и металл.
Эйфель подавил нервный смешок, услышав это нелепое обещание.
— Вы имеете в виду: столы и ложки с вилками?
— В том числе и это.
— Ну, в таком случае приду.
Адриенна искренне обрадовалась.
— Итак, в следующее воскресенье, в четыре часа пополудни, — вам подойдет?
— А Эдмон тоже пожалует? — спросил он с ехидной улыбочкой.
Девушка притворилась непонимающей:
— Какой Эдмон? Не понимаю, о ком вы говорите.
Гюставу безумно захотелось поцеловать ее в щеку, и он буквально заставил себя выйти за ограду.
— До воскресенья, Адриенна.
Он уже отвернулся, как вдруг она проворно догнала его и посмотрела в глаза. Сейчас она уже не выглядела легкомысленной бабочкой, ее лицо почти внушало страх.
— Я была там нынче утром.
— Были… где? — Гюстав ничего не понимал.
— Я проходила по другому берегу. Это мне ваш рабочий свистел перед тем, как сорваться в реку. И я видела, как вы спасли этого человека.
Не сказав больше ни слова, она побежала к гостям.
ГЛАВА 9
Париж, 1886
— Все в порядке, Рестак организует мне встречу с Локруа.
— Интервью?
— Нет, гораздо больше — ужин! Завтра вечером…
Компаньон с трудом скрывает радостное возбуждение.
— Успокойся, Жан, не тряси мой стол…
Эйфель говорит, не поднимая головы. Он, как обычно, подписывает страницу за страницей, заверяя счета, заказы, поставки, планы, платежные ведомости. Но сегодня он действует торопливо, не так, как обычно, лишь бы отделаться поскорей.
— Не торопись, Гюстав. Твоя подпись стала совсем неразборчивой.
Расписавшись на последнем листке, архитектор откидывается назад, словно на него налетел ураган. Только теперь Компаньон видит его лицо — серое, застывшее, глаза налиты кровью.
— Да сегодня весь день какой-то бестолковый, с самого утра…
Эйфель смачивает платок водой из стакана и трет им виски. Компаньон давно не видел его в таком состоянии.
— Похоже, вы с Рестаком слишком бурно отпраздновали встречу. Верно, засиделись допоздна?
— Допоздна? Скажи лучше, до утра! Но мне уже не двадцать лет. Такое старичье, как я, следовало бы вовсе не пускать в таверны. Мне пятьдесят четыре года, я уже не в том возрасте…
Жан смеется от души, хотя лицо его компаньона сейчас напоминает лежалую телятину.
Эйфель замечает служащего, пришедшего в бюро одним из последних, — этот молодой человек, принаряженный, но робкий, постоянно снует мимо его кабинета, — и знаком подзывает его к себе:
— Слушайте, новичок, принесите-ка мне соды!
Новичок заливается краской, бормочет: «Сию минуту, господин Эйфель!» и бежит к аптечке.
И тут в кабинет Эйфеля врывается Клер — врывается и садится напротив отца.
— Папа, мне нужно с тобой поговорить…
Эйфель, у которого малейшее движение вызывает жестокую мигрень, шепчет почти беззвучно:
— Да-да, я помню, ты хочешь выйти замуж…
Успокоенная Клер подмигнула Компаньону, который сидит тут же, в углу кабинета. Эйфель ничего не замечает; он зажмурился и массирует затылок, урча при этом, как старый тигр.
— Выйти замуж… Знать бы еще, за кого…
Он открывает глаза — новичок протягивает ему поднос с графином и металлическим стаканчиком. Инженеру кажется, что это официант. Молодой человек явно чувствует себя неловко, пауза слишком затянулась.
— Ну-с, Клер, и кто же этот счастливчик? — наконец спрашивает Эйфель.
— Адольф, — отвечает Клер, словно это само собой разумеется, и Эйфель приходит в полную растерянность.
— Адольф? Но я не знаю никакого Адольфа.
Компаньон с трудом сдерживает смех, глядя на новичка, застывшего в позе официанта.
— Адольф Саль, — повторяет Клер, щелкнув пальцами перед носом отца, словно помогает ему выйти из гипноза.
Апатия Эйфеля сменяется раздражением:
— Да я понятия не имею, кто такой Адольф Саль! И что это за дурацкая фамилия — неужели ты хочешь называться мадам Саль?![20]
Компаньон кусает губы, сдерживая смех и слушая, как Гюстав повторяет «мадам Саль» на все лады, насмешливым фальцетом.
— Прекрати, папа!
Эйфель хорошо знает свою дочь. При всей своей кротости она способна вмиг обернуться разъяренной тигрицей. Однако сейчас она смотрит почему-то не на отца, а на злополучного новичка, который по-прежнему стоит в угодливой позе, красный, как рак.
Эйфель наконец вспоминает, зачем он здесь, берет с подноса стаканчик, залпом выпивает соду и вопросительно смотрит на парня:
— Ну, и чего он тут торчит, этот?..
— Это он, папа.
— Кто — он?
Нет, решительно, сегодня выдался трудный день. Если весь мир решил играть с ним в загадки, то он, Эйфель, лучше уйдёт домой и поспит!
— Это он, — настойчиво повторяет Клер, указывая на новенького.
Эйфель поднимает голову и оглядывает молодого служащего:
— Кто вы, собственно, такой?
