перед ней много книг, в которых раньше она разве что могла рассматривать картинки. А теперь каждая книга – окно в новый, чудесный мир. Откроешь книги – и Запорожская Сечь вокруг, старый Тарас с сыновьями скачут на конях или Чук и Гек дерутся из-за телеграммы, а то Петя и Гаврик спасают матроса с броненосца «Потёмкин».
Здесь же, в школе, она нашла своих лучших подруг среди девочек, которые и жили с ней вместе в детдоме, и учились в одном классе. Горе у Светы – расскажет подруге, и легче на душе. Радость – «Давайте, девочки, споем!». И становится еще веселее.
А мальчики научили ее костер разжигать на ветру, строить шалаши, рыбу удить в Волге, ограду ставить вокруг новой школы.
Сюда-то, к новой, недавно отстроенной школе, и пришел Павлов. Но ступеньки одной из наружных лестниц в этом восстановленном здании провалились, перил здесь совсем не было, огромные куски бетона были раскрошены в порошок. Однако это не были недоделки.
Часть этой школы оставили разрушенной в память Великой Отечественной войны. Ведь для того, чтобы всегда был мир, надо не забывать про войну.
К школе Павлов подошел чуть позже полудня. Младшие классы первой смены кончили уроки, и теперь ребята, обгоняя друг друга, выбегали на улицу. Павлов остановил одну из девочек: – Не знаешь, где мне найти Светлану?
Ему было неловко оттого, что он не знал фамилии девочки. И в детском доме, где он побывал утром, ему сказали только, что в этом году Света пошла в школу.
Учится она в первом классе, а к доске учительница вызывает ее про сто так, по имени.
Сейчас Яков Федотович думал о том, что разыскать эту Светлану среди других Светлан будет не так-то легко. Но вышло все не так, как думалось. Девочка, которую он спросил о Свете, сказала:
– Вам Свету, у которой нет фамилии? Да?.. А вот она прыгает через ступеньки. Видите?
Павлов увидел девочку с двумя косичками. Она скакала через ступеньки, от чего косички вздрагивали и бантики на них смешно подпрыгивали.
Яков Федотович стал посредине лестницы – прямо на дороге у девочки. С разбегу она уткнулась в него, подняла глаза – большие и светлые, – и Павлов узнал девочку, которую он видел тогда, в страшные дни, в подвале на Пензенской.
– Пустите! – сказала девочка.
– А ты меня знаешь?
– Нет… Вы кубановский? – Хмурость сошла, Светлана улыбнулась. – Кубановский?! Да? Мы с вами были в землянке?
– Нет, – сказал Павлов. – Я не кубановский, а все равно мы с тобой знакомы.
Вечером, когда Волга стала оранжевой, а небо над Сталинградом темно-красным, каким оно бывало и днем во время войны, к дому Павлова подошли двое: невысокий худощавый человек военной выправки с депутатским значком и Звездой Героя на гимнастерке и девочка с двумя косичками. У дома стояли люди, одетые пестро, не по-нашему. На них висели фотоаппараты и бинокли. Вероятнее всего, это были иностранные туристы. В этой группе людей был и наш железнодорожник с усами, как у Тараса Бульбы. Должно быть, это был старый кондуктор.
Люди стояли молча. Только пожилой железнодорожник несколько раз вышагивал от пьедестала, на котором стояла башня танкетки, до первого подъезда.
При этом он повторял, ни к кому не обращаясь:
– Четырнадцать… Ты подумай! – И снова прошагивал это расстояние – последние шаги, которые не смог сделать враг по нашей земле. И опять повторял: – Четырнадцать… Аккурат. Ты подумай!
Можно было предположить, что его поражало не только то, что фашисты стояли так близко от дома Павлова, но и то, что расстояние это не увеличивается – остается неизменным, сколько ни вышагивай.
У порога дома, прямо на асфальте, лежали белая роза и букетик из мелких ромашек и синих васильков.
– Тут всегда цветы, – сказала девочка. Она чуть приподнялась на носки, потому что говорила шепотом – только ему, своему спутнику.
Они постояли молча еще несколько минут.
Железнодорожник собрался уходить. Он почему-то дотронулся до стенки дома, потом нагнулся, понюхал розу и бережно положил ее обратно.
– Хорошо пахнет! Роза… – Он говорил, ни к кому не обращаясь. – Интересно, живой ли Павлов?
– Живой, – сказал Яков Федотович.
– Ну, правильно!
Железнодорожник достал из кармана складной нож и аккуратно сложенный носовой платок. Затем он нагнулся, накопал в платок горсть земли, бережно завязал уголки платка. В последний раз посмотрев на дом, на пьедестал с танкеткой, он торопливо ушел.
Должно быть, он опаздывал на поезд.
Уходили и туристы, но приходили другие, и возле дома все время был народ. Многие приносили с собой цветы, опускались на колени, клали их у стен дома.
– Пойдем, Света, – сказал Павлов.
Они пересекли широкий проспект, спустились к Волге и пошли по-над рекой.
Неожиданно Светлана спросила:
– Яков Федотович, а вы помните, какая она была?
Павлов не сразу ответил. Он понял, о ком спрашивает девочка, но очень уж этот ее вопрос был неожиданным. И еще понимал Яков Федотович, что он для Светланы единственный человек на земле, который видел ее мать и может хоть что-нибудь о ней рассказать.
Что же сказать ей? Как объяснить, что тогда было слишком мало времени, чтобы разглядеть женщину, и очень уж было напряженно, чтобы обратить внимание, какая она, и запомнить. Как же ответить на вопрос Светланы? Сказать ей неправду? Выдумать? Нет, этого Павлов не умел!
Света молчала, но Павлов чувствовал, что она ждет ответа. И он сказал:
– Когда я подошел к подвалу, твоя мама чуть слышно напевала. Сначала я думал, что это ветер. А вошел в комнату и увидел, что она нагнулась над тобой, укачивала тебя и тихо так пела: «Баю-бай, баю-бай, испеку я каравай…»
– Она любила меня… – сказала Светлана.
Смеркалось. На Волге бакены подмигивали разноцветными глазами. В густой синеве неба медленно двигались цепочки огней – это плыли пароходы, большие, как дома.
Потемнело так, точно небо залило темно-фиолетовыми чернилами. А молочно-белые шары на высоких столбах стали вдруг золотистыми. Это зажгли фонари, которые шли от Волги через весь бульвар.
Павлов и Светлана поднимались по новой широкой лестнице, что ведет от пристани в город. Темнота ночи оставалась позади. С каждой ступенькой становилось все светлее и светлее.
Когда Яков Федотович и девочка поднялись наверх, вдруг сверкнули недалекие вспышки праздничного салюта. Раскатисто громыхнули орудия, и весь город озарился ярким светом прожекторов и разноцветных ракет. Казалось, будто букеты чудесных цветов раскинулись по всему небу. Погасли тени, зацвели облака.
Показывая рукой на небо, Павлов сказал:
– Твой день рождения, Света.
– Может быть, – ответила девочка.
Павлов молчал. Он знал, что Светлане установили день рождения приказом по части. Конечно, можно было бы выбрать любое число, но полковник Кубанов решил выбрать для этого дня большой праздник – праздник Октября. И вот теперь всегда в день рождения Светланы все небо в ярких огнях праздничного
