глаз немного темнее другого, — вслух заметила я.
Да что с тобой не так?!
Виктор расхохотался:
— Это потому, что он бионический.
Он нахмурился и уставился в пустоту.
— Пока мы тут болтаем, мадам Шмино вещает на тему прощения… Ты простишь своего отца? — тут же спросил Джамаль.
— А это правда, что у тебя дома тарантулы? — сменила я тему.
— Целых три! Рири, Фифи и Лулу.
В знак глубокого сомнения я прищурилась:
— У тебя, фаната Изидора Дюкасса? Я тебе не верю.
— И ты права: их зовут Кассиопея, Гертруда и Жозефина! — воскликнул он так громко, что привлёк внимание бармена, который тут же принялся следить, как бы мы тут чего не напортачили. — Угадай, кто моя любимица?
— Гертруда! — крикнула я.
— Жозефина! — одновременно заорал Виктор.
— Дебо выиграла! Ну Виктор, Жозефина даже звучит как имя порноактрисы!
— Не согласен! — завопил Виктор. — Отличное имя. Если у меня когда-нибудь будет дочка, я назову её Жозефина.
— Не говори ерунды, — перебила я. — Жозефина — очень высокомерное имя, для знатных особ. А вот по Гертруде сразу видно, что она своя девчонка. Честная, всегда выслушает и не осудит. Такая придёт к тебе домой в десять вечера с яблочным пирогом, чтобы поддержать, — распиналась я, пока не вспомнила, что речь о тарантулах размером с тарелку.
— Я же говорил, что Дебора — чудо! — ликовал Джамаль.
Джамаль обсуждал меня с Виктором у меня за спиной? Хуже: они решили, что я чудо! Может, я и вправду живу в другом измерении?
— Ладно, начнём? — прервал мои размышления Виктор. — Доставай листочек. Будешь записывать — лучше запомнится. Вторая мировая война…
Глава шестая
Дебора сомневается: эти двое влюблённых, чьи сердца загорелись дважды, — а не спектакль ли всё это?
Думаешь, твоя мама о шом-то догадыва-етша? — произнесла Элоиза с набитым ртом.
Сегодня днём мы обедали вместе — ситуация обязывает. Мы урвали в булочной сэндвичи и уселись в тени высокой сосны в сквере — под ней Изи-дор ещё не гадил. Здесь вереницей кружились малыши: они щебетали, падали лицом в Песок, дрались пластиковыми лопаточками — настоящая жизнь.
— Напомни мне никогда не рожать, — сказала я.
Но я уже говорила, у Элоизы стыда как у питбуля, так что она тут же завела:
— Такты поэтому за неё переживаешь? Ты знала? А она? Она в курсе?
— Мне нужно найти подработку. Я больше не могу жить за твой счёт.
Элоиза кормит меня практически каждый день. Я не лучше этого потрёпанного бродяги Изидора. Надо перестать постоянно вспоминать о нём.
— Твоя мама.
— Может, найти работу няни?
— Тво я ма ма.
Я сдалась:
— Мама у меня странная, но я не думаю, что она о чём-то догадывается. Иначе бы она не ужинала с ним как ни в чём не бывало.
Я рассказала Элоизе о невероятной сцене, свидетелем которой мне пришлось стать: бухие родители приходят домой поздно ночью и дурачатся, будто две влюблённые обезьянки. Потом я рассказала, как в первый раз застала отца в кафе с Бразильянкой. Так мы решили её окрестить — Бразильянка.
— Почему ты ни о чём не рассказывала? — перебила меня Элоиза.
Я невозмутимо уставилась на неё.
— Мне так жаль, — догадалась она. — У меня теперь Эрванн повсюду, он как воздушный шар внутри.
— Красиво ты описываешь свой мозг.
Элоиза потрясла меня за плечи, и из сэндвича вывалился кусок салата прямо мне на джинсы. Щелчком я избавилась от него, но было уже слишком поздно: майонез впитался в ткань. Теорема-теорема.
— Не впутывай Эрванна в свои проблемы! Он не заслужил такого презрения. Так ты расскажешь маме правду?
— Нив жизнь! Не хочу быть той, кто воткнёт ей нож в спину…
— Блин, бедняга…
Я смотрела на пару влюблённых на мотоцикле, ждавших зелёный сигнал светофора. Девушка в мини-юбке крепко прижималась к водителю. Их шлемы соприкасались. Можно было невооружённым взглядом увидеть летающие вокруг феромоны: они были похожи на две спички, готовые вот-вот вспыхнуть.
— Сменим тему: ты теперь дружишь с Человеком-тарантулом? — поддразнила меня Элоиза, скатывая обёртку от сэндвича в бумажный шарик и убирая его в сумку. — Никого посимпатичней не нашлось?
— Не издевайся, и его зовут Джамаль, он очень добрый. Он помог мне не завалить окончательно историю. По крайней мере, я надеюсь.
О происшествии с леди Легинс я не стала рассказывать. Да я вообще больше ни о чём не рассказываю Элоизе. Что со мной?
Задумчиво пожевав, Элоиза спросила:
— А что со вторым?
— С кем?
Я не буду краснеть!
— С тёмненьким в синем шарфе.
— С Виктором?
Я не буду краснеть!
— Ага. С ним-то что?
— Он милый, — я попыталась увильнуть.
— Ну-ну. Он тебе нравится?
Элоиза наклонилась ко мне так близко, что я уловила запах её мятной жвачки.
— Да ты на него запала!
Разозлившись, я её оттолкнула.
— Думаешь, у меня сейчас других забот нет?
— Не бывает подходящего момента, чтобы влюбиться.
— Да, но бывают крайне неподходящие, и это один из них.
Я вздохнула и посмотрела на сэндвич, как на открытую рану, из которой сочился майонез. Сама не знаю, зачем я его взяла — мне совсем не хочется есть. На дереве заливалась синичка: я легко узнаю этот щебет, потому что в детстве увлекалась птицами. По совету Карри мама подарила мне книгу и диск, чтобы научиться распознавать их пение. Мне было, наверное, лет восемь. В то время моей единственной заботой были уроки фортепиано, которые я ненавидела из-за гамм и моей учительницы, Элоди Поммьон. Она постоянно орала, потому что мои пальцы не округлялись. Также проблемой была Жад, которая лепила мне на спину пожухлые листья так, чтобы я не заметила. Эта проделка казалась вполне безобидной, пока она не приклеила вместе с листом использованный тампон, из-за чего в школе разгорелся невообразимый скандал. Сначала меня отчитала учительница, будто мне очень нравилось прогуливаться с этим памятником женской гигиене, прилепленным к куртке с Хэлло Китти, а потом, когда Жад получила по заслугам, меня даже не спросили, что я думаю о трофее, попавшем ко мне прямиком из чьих-то гениталий. Все хотели знать, где Жад его раздобыла. А нашла она его в урне, где же ещё! И прошло много времени, прежде чем все поняли, насколько мозг Жад поражён ужасной болезнью под названием злоба!
Стоило телефону Элоизы зазвонить, как та тут же подпрыгнула:
Ага, ок, нет, не беспокойся, мы уже всё.
Даже не пытаясь скрыть сочащуюся изо всех дыр радость, она повернулась ко мне:
— Эрванн ждёт меня.
Я в ступоре уставилась на неё. Мы уже всё? Тупость
