лезет. Поеду через кольцо с двумя пересадками.
Ну что сказать про Олю, нормально выглядит, даже скорее очень хорошо. Но портит её это пальто, берет красный этот, шарфик, сапожки… В купальнике она мне нравилась больше. Я человек простой, так всё это и высказал, когда наобнимались. Обнимались с лёгким визгом и вполне по-школьному, даже с легким подкручиванием против часовой стрелки, хорошо Олькиными ногами никого не задел. Толпа еще не собралась, да и вряд ли будет, чай не у Мавзолея.
— Предупреждаю заранее, Петрова, тебе опять придется раздеться.
— В каком смысле, раздеться?
— В прямом. Это вам не кинотеатр, в Манеже как в музее сдают пальто. Надеюсь, у тебя под ним что-то надето или только бельё?
— Вот кобель Милославский! Не надейся, не обломится тебе сегодня!
— Тогда, сударыня, прошу вашу ручку и пойдем приобщимся к высокому искусству.
Принял у девушки пальто, сдал в раздевалку, оба номерка в свой карман.
— Ты чего, кепку в рукав засунул, дерёвня?
— Я своим привычкам не изменяю. Был бы шлем, в руке бы понес, а шапку всегда в рукав. Ибо классика и традиция.
— Какая тут выставка наша?
— Вон туда пройдем, наша в третьем зале.
— Ты что, был уже тут?
— Вчера на открытии.
— А сегодня зачем снова пошел?
— Тебя увидеть, пообщаться.
— Да ты соскучился, Милославский! Какой же ты идиот! У нас же тогда могло всё иначе сложиться.
— А оно нам надо, иначе? Ты девушка импульсивная, можешь сотворить что, поддавшись чувствам.
— Ну я же не дура! — чуть не сказал, что не уверен, но успел поймать свой язык как мангуст змею. И вообще, я не собираюсь говорить, что позвал её просто убить лишнее время до рандеву с Петром.
— Кого из наших видел после Школы?
— Вот её — киваю на стену. А там как раз Женькино фото.
— Ой! Это Женька! Здорово! Везет вам, вы рядом живете, можете встречаться. Это ты её засунул в фотосъемку? — громкий и возбужденный голос школьницы начал привлекать посетителей.
— Давай отойдем, неудобно, уже люди оборачиваются. — но получилось еще хуже.
— Смотри, это ты! — и опять громким голосом.
— Ну я, проект весь не без моего участия вышел. А еще Онегин в него подпрягся.
— НАШ Онегин?
— Не знаю, насколько он ваш, но тот самый.
— Молодой человек, это же вы на фотографии? Вы там помогали?
— Нет, я организовывал историческую часть.
— Здорово, такой молодой и уже организатор. А можно с вами сфотографироваться тут?
— Нет, здесь темно и висит знак «не фотографировать».
— Жора, эдак у тебя скоро автографы брать начнут. Слушай, а можно тут буклетик стащить?
— Зачем так сложно? Их продают.
— Купи мне буклет! Купи-купи-куп-и-ииии!
— А потом мороженое?
— А потом мороженое после выставки. О, тут на пятой страничке есть кадр с тобой. Девкам покажу своим — вот с этим на выставку ходила по приглашению, уписаются. Или не поверят.
— Ты же уже взрослая девушка, как ты можешь позволять себе хвастаться перед другими комсомолками своими знакомствами?
— Опять начал про комсомолку? Я тебе еще прошлый раз не простила. Смерд, ты пренебрег мною!
— Я не пренебрег, я испугался, что придется жениться. А я еще молод, я только жить начинаю!
— Кому ты нужен такой жених? Дерёвня!
— Вот тебя трудно понять — то «девки уписаются», то «дерёвня». Сложные вы люди, особи противоположного пола. Как в том фильме «Должна быть в женщине какая-то загадка, должна быть тайна в ней какая-то».
— Красиво сказано, что за фильм?
— «Чародеи», не вышел еще. Жди, под новый год покажут.
— А ты тогда откуда знаешь?
— Дык, дерёвня у нас маленькая, все про всех знают.
— Врешь опять небось! Сам сочинил и приплел.
— И какой мне резон так подставляться, чтоб кто-то потом имел возможность сказать, что Милославский врал?
— У тебя самомнение раздуто до неприличия. Ты настолько самовлюбленный тип, что даже врать тебе неудобно. Как так можно, Жорж?
— Я себя очень уважаю, тут ты права. Быть всегда честным трудно, но мы трудностей не боимся.
— Кто мы?
— Комсомольцы. Ты же не врешь, как и я?
— Угу. Особенно про родственников из Пензы. И про домашку. И про тебя. Ой.
— А поподробнее, что ты про меня не врешь?
— А ты тогда про Женьку скажешь честно?
— Я разве врал когда?
— У тебя с ней было?
— Петрова, прикинь: вот мы бы с тобой в лес пошли и там покувыркались. А потом меня бы парни из банды спросили, мол чего делали, ЭТО САМОЕ с Петровой в лесу устраивали? И я бы им в подробностях описал, сколько раз и в каких позах… Это нормально, ты считаешь?
— Глупый что ли?
— А ты меня про Коваленко спрашиваешь, нормально? Тебя бы стали спрашивать, ты бы что сказала?
— А я и так говорю, вот! Говорю, что мы с тобой на Школе, как ты выражаешься «в полный рост»! — Я хренею, дорогая редакция, как понимать этих девушек?! Надо эти разговоры по душам заканчивать. Просто гуляем по выставке, любуемся работами.
— Жора, а ты перспективный?
— В смысле?
— Ну я вечером расскажу, что меня на эту выставку приглашал комсомолец, который на Школе комсомольского Актива был и которому теперь товарищи из ЦК ВЛКСМ оказывают поддержку в организации нового молодежно-патриотического направления.
— Республиканский ЦК.
— Это ты один так думаешь. Раз Школа была всероссийская, то и занимался ей россиянский комитет, типа? Дерёвня! Да даже я знаю, что такого нет уже давно. Жора, ты бы хоть поинтересовался сам, как там всё устроено. И не сбивай меня. Я про тебя родителям расскажу, а они спросят: этот парень перспективный или нет?
— А им какое дело? Я никому в зятья не набиваюсь, мало того, не готов к такой роли.
— А всё равно спросят. Они у меня коллекционируют перспективных женихов.
— Тогда говори, что не очень. Мол, пока он дорастет до нормальных размеров, ты уже замужем будешь. А когда второй раз замуж пойдешь, он уже женится.
— Ха! Класс, я так и скажу. А мы в другие залы пойдем?
— Да, время еще есть.
Поскольку я не планировал становиться частью коллекции семьи Петровых, даже провожать Олю не стал. А может дело в том, что мы мороженое долго кушали, и у меня уже не оставалось времени на джентльменские телодвижения. Поцеловались около метро и разбежались. Правда, целовались чуть дольше, чем это принято у приятелей и не в щечку. Получили даже вполне ожидаемый комментарий «Совсем молодежь стыд потеряла!» К пятнадцати часам я уже стоял около входа в гостиницу и ждал Онегина, и было мне не жарко.
