чем ваш драгоценный тестюшка. Я во всяком случае... (Ледяной голос Сарториуса заставляет его застыть на месте) .
Сарториус. Будьте любезны явиться сюда завтра, мистер Ликчиз, не позже десяти утра; тогда мы закончим наши дела. Сегодня я вас больше не задерживаю.
Присмиревший Ликчиз уходит среди гробового молчания.
(После неловкой паузы продолжает.) Это один из моих агентов,—вернее, бывший мой агент. Мне пришлось его уволить, так как он неоднократно нарушал мои предписания.
Тренч молчит.
(Поборов смущение, говорит нарочито шутливым, поддразнивающим тоном, который не идет к нему ни при каких обстоятельствах, а в данную минуту кажется невыносимо фальшивым.) Бланш сейчас придет, Гарри. Тренча коробит.
Я полагаю, что теперь мне можно вас так называть. Не прогуляться ли нам с вами по саду, мистер Кокэйн? Мои цветники славятся на всю округу.
Кокэйн. С восторгом, дорогой мистер Сарториус, с восторгом! Ваша жизнь здесь — это идиллия, настоящая идиллия. Мы только что об этом говорили.
Сарториус (лукаво). А Гарри и Бланш потом к нам присоединятся... Немного погодя. Она сейчас придет.
Тренч (торопливо). Нет! Я сейчас не могу с ней разговаривать.
Сарториус (посмеиваясь). Да неужели! Ха-ха!
От этого смеха, который он слышит впервые, Тренча всего передергивает. Даже Кокэйна берет оторопь, но он тотчас же овладевает собой.
Кокэйн. Ха-ха-ха! Хо! хо!
Тренч. Да вы не понимаете...
Сарториус. Нс понимаем? Так-таки и не понимаем? А, мистер Кокэйн? Ха-ха!
Кокэйн. Где уж понять! Ха! ха! ха!
Уходят, продолжая смеяться. Тренч, внутренне содрогаясь, опускается на стул. В дверях появляется Бланш. Лицо ее вспыхивает радостью, когда она видит, что он один. Она на цыпочках подходит к нему сзади и зажимает ему глаза. Он вскрикивает от неожиданности и, резко вскочив, вырывается из ее рук.
Бланш (удивленно). Гарри!
Тренч (силясь быть вежливым). Простите, пожалуйста! Задумался... Пожалуйста, садитесь.
Бланш (подозрительно смотрит на него). Что-нибудь случилось? (Не спеша усаживается возле письменного стола.) Тренч садится на место Кокэйна.
Тренч. Нет, нет ничего.
Бланш. Папа вас чем-нибудь обидел?
Тренч. Мы с ним почти и не разговаривали. (Встает, берет свой стул и ставит его рядом со стулом Бланш Это ей больше нравится. Она глядит на него с самой обворожительной улыбкой. У него вырывается что-то вроде рыдания, он хватает ее за руки и страстно их целует. Затем, заглядывая ей в глаза, торжественно спрашивает.) Бланш! Вы любите деньги?
Бланш (весело). Очень. А вы хотите мне дать?
Тренч (морщится). Не шутите с этим, это очень серьезно. Знаете ли вы, что мы будем очень бедны?
Бланш. Вот почему у вас был такой вид, словно у вас болят зубы?
Тренч (умоляюще). Дорогая! Право, это совсем не шутки. Знаете ли вы, что все мои доходы составляют семьсот фунтов в год?
Бланш. Это ужасно!
Гренч. Бланш, да послушай же! Говорю тебе, это очень серьезно!
Бланш. Мой дорогой мальчик! На эту сумму, пожалуй, нелегко вести хозяйство, не будь у меня своих денег. Но папа обещал, что после замужества я стану еще богаче, чем сейчас.
Гренч. Нет, мы можем рассчитывать только на эти семьсот фунтов. Мы должны сами себя содержать.
Бланш. А это так и будет, Гарри. Только если бы ты меня кормил на эти семьсот фунтов, ты стал бы вдвое беднее; а вместо того я сделаю тебя вдвое богаче.
Тренч качает головой.
Разве папа что-нибудь возражает?
Тренч (встает со вздохом и ставит свой стул на прежнее место). Нет, он не возражает. (Садится, повесив голову.)
Когда Бланш опять заговаривает, по ее лицу и голосу видно, что в ней нарастает раздражение.
Бланш. Гарри. Тебе гордость не позволяет брать деньги у папы?
Тренч. Да, Бланш. Гордость не позволяет.
Бланш (помолчав). Это нехорошо по отношению ко мне, Гарри.
Тренч. Не сердись на меня, Бланш... Я... я не могу тебе объяснить. В конце концов это вполне естественно.
Бланш. А тебе не приходило в голову, что у меня тоже есть гордость?
Тренч. Ну, это пустяки. Про тебя никто не подумает, что ты вышла замуж ради денег.
Бланш. А если и подумает, то не осудит. И тебя тоже. (Встает и принимается беспокойно ходить взад и вперед.) Гарри, мы не можем жить на семьсот фунтов в год. И нечестно требовать этого от меня только потому, что ты боишься, как бы люди о тебе плохо не подумали.
Тренч. Дело не только в этом, Бланш.
Бланш. А в чем же?
Тренч. Да нет, ни в чем... я просто...
Бланш (подходит к нему сзади, кладет руки на плечи и, нагнувшись к нему, говорит с наигранной шутливостью). Ну конечно, ни в чем. Не глупи, Гарри. Будь пай-мальчиком и выслушай меня. Я знаю, как мы сделаем. У тебя есть гордость, ты не хочешь жить на мой счет. А у меня тоже есть гордость, и я не хочу жить на твой. У тебя семьсот фунтов в год. Я попрошу папу, чтобы он пока давал мне тоже ровно семьсот. Вот мы и будем квиты. Против этого тебе уж нечего возразить.
Тренч. Это невозможно.
Бланш. Невозможно?
Тренч. Да, невозможно. Я твердо решил, что ни одного пенни не возьму у твоего отца.
Бланш. Да ведь он мне даст эти деньги, а не тебе.
Тренч. Это все равно. (Хочет сыграть на чувстве.) Я так люблю тебя, что не вижу разницы. (Нерешительно протягивает ей руку через плечо. Она с такой же нерешительностью берет ее. Оба искренне стремятся к примирению.)
Бланш. Это очень мило сказано, Гарри. Но я уверена, что тут еще что-то кроется, что мне следовало бы знать. Может быть, папа тебя все-таки обидел?
Тренч. Нет, он был очень добр... то есть по крайней мере со мной. Дело не в этом. Ты все равно не догадаешься, Бланш. Да и не к чему тебе знать. Ты только огорчишься, а пожалуй, еще и рассердишься. Это, конечно, не надо так понимать, что мы всю жизнь будем жить па семьсот фунтов в год. Я всерьез займусь медициной. Увидишь, как я буду работать! До кровавых мозолей.
Бланш (играет его пальцами, все еще склонившись над ним). Но я совсем не хочу, чтоб у тебя были кровавые мозоли. Гарри, я требую, чтобы ты объяснил мне, в чем дело. (Он отнимает у нее руку. Она вспыхивает гневным румянцем, и когда заговаривает, в голосе ее нет и следа благовоспитанных, светских интонаций.) Ненавижу секреты! И не выношу, когда со мной обращаются как с ребенком!
Тренч (ему не нравится ее тон). Тут
