что Лаврецкую тянет к нему. Он сердился и обижался за то, что она не следует своему влечению и не оставляет своих гостей, хотя понимал в то же время, что девушка не может этого сделать. Сознавая положение вещей, Коротков вместе с тем тревожился и горьким чувством обиды: отчего Лаврецкая в состоянии все таки уйти от него, проводить время с чужими мужчинами? Ему было больно и досадно, что она может побороть хоть на время влечение к нему.
Короткова мучила ревность, жгучая и тяжелая, впервые испытываемая им. Он начинал негодовать на Лаврецкую, он словно забыл, что она это делает по обязанности. Он не старался уже думать о том, что ей самой неприятно и тяжело сидеть и пить с незнакомыми людьми в то время, когда милый ее сердцу Коротков глядит на нее и ждет.
Он вдруг потерял сочувствие к ней, к ее положению, и вздумал сделать что либо такое, что задело бы Лаврецкую, огорчило бы ее. Его охватило сильное и непреодолимое желание причинить Лаврецкой сердечную боль, вызвать у ней душевные страдания. Инстинктом влюбленного и любимого человека он сознавал, что единственное, что может заставить Лаврецкую встрепенуться, забыть и страдать, это ревность. Коротков немного уже ознакомился с нравами кафешантана, и чутье ему подсказало, что присутствие около него другой женщины вызовет со стороны Лаврецкой энергичный протест, который даст право Короткову с своей стороны выразить Лаврецкой свое негодование и обиду и отомстить ей.
В это время Ольменский, словно угадав желание студента, послал к нему молодую хористку Веру, блондинку, хорошенькую и пестро одетую.
— Посиди около него и помарьяжь его, — дал ей поручение Ольменский, — ты сумеешь может быть, развести их, а то мне от директора житья нет из-за их любви. Они себе путаются, а я должен неприятности от этого иметь!
Вера, несмотря на свою молодость, была опытная хористка, и не даром о ней говорили содержательница хора, директор и Ольменский, что она способная девушка. Всегда, когда это было необходимо, она была весела, угадывала характер кутивших с ней гостей, умела попадать им в тон. Все посетители кафешантана, в особенности присяжные кутилы, были довольны и хвалили Веру.
Если гость не был расположен к веселью, а приглашал ее к себе за стол, только для того, чтобы не сидеть одному, она не тревожила его излишней беседой, молчала больше и пила столько же, сколько пил гость.
Когда она видела, что гость—человек рассчетливый, она требовала в меру напитки и блюда. Если же гость был при деньгах, пьян и склонен к тратам, никто не мог ловчее Веры заставить прокутить гостя большую сумму и не вызвать его неудовольствие. Когда же гость был весел до безобразия, никто не мог тогда более безобразно веселиться, петь, плясать, чем Вера. Эта же Вера могла с минорными гостями петь заунывные тоскливые песни и наводить на гостей настроение тоски и безнадежности. Подвыпившие, тоскующие гости, будучи предрасположены под влиянием минуты к сердечным излияниям, жалели девушку и давали ей деньги, сколько могли. Когда же пьяный гость плакал, плакала и Вера о своей погибшей жизни. Подруги смеялись про себя, видя, как Вера плачет, по их мнению, искусственно, но, вместе с тем, они удивлялись, что Вера всхлипывает настоящим образом, что глаза у нея красные, и слезы, неподдельные слезы, катятся по ее щекам.
X.
Когда Вера подходила в первый раз к новому гостю, она имела обыкновение оглядывая его, засматривать ему в глаза, стараясь угадать, что он за человек, с какой стороны на него влиять, как с ним начать разговор, чтобы все шло гладко и хорошо.
Поручение, данное Вере Ольменским, заинтересовало ее своей оригинальностью. Обыкновенно, когда Веру направляли к какому-нибудь гостю, ей почти не давали никаких инструкций, так как Вера сама знала, что делать. Она пускала в ход все способы, чтобы понравиться гостю, а затем заставить его тратиться, требовать хор, музыкантов, шампанское и фрукты, Теперь-же ей дали совершенно новое поручение: поссорить Короткова с Лаврецкой. Это было куда интереснее шаблонной задачи обставлять гостя, а затем поручение подобного рода очень польстило самолюбию Веры. Во всем свете женщины любят побеждать мужчин, увлеченных другими женщинами, в кафешантанах же это составляет некоторым образом профессиональную гордость женщин. «Отбить» у другой женщины интересного в каком-бы то ни было отношении гостя доставляет большое удовольствие любой певице: этим она доказывает свое преимущество пред другими подругами.
Вера видела, что Лаврецкая, вообще, имеет успех у мужчин, и задача отбить у нее студента, которым заинтересована Лаврецкая, показалась Вере очень забавной. Ей хотелось показать себя пред дирекцией, заслужить похвалу начальства и, вместе с тем, получить невинное, по ее мнению, развлечение, позлить Лаврецкую, показать ей, что она, простая хористка, умела победить студента, симпатию Лаврецкой, кафешантанной певицы. Такая задача была своего рода развлечением для Веры, которую менее интересовали похожие один на другой вечерние кутежи с кафешантанными гостями.
— «Коллега»? — проговорила скромно девушка, подойдя к Короткову, — можно подле вас присесть?..
Коротков от неожиданности смутился и невольно ответил недоумевающе: — «пожалуйста, садитесь, — и во все глаза стал оглядывать Веру, которая поспешила усесться против него.
— Ах, если-бы вы знали, как у меня голова болит, — сказала она, трогая себя за виски, — извините, что я около вас села, ей-Богу, нет места, — и девушка оглядела зал.
— Пожалуйста, пожалуйста, — произнес Коротков, не зная, что сказать и как себя вести. В первую минуту он почувствовал беспокойство, что Вера хочет его «накрывать», но затем, услыша слова девушки, он успокоился. Она не держала себя так, как обыкновенно держат себя женщины, когда намереваются заставить посетителей угощать себя. Коротков поверил ей, что у нее болит голова, и что ей негде сесть, и потому отнесся участливо к девушке. Ему показалось, что девушке скучно, что она старается держать себя вдали от всего шума. Это вызвало у него симпатию к ней, девушка своим приемом как раз попала ему в тон. Ему почудилось, что хористка тяготится чем-то, что ей тяжело так-же, как и ему, и он стал внимательно смотреть на Веру. Последняя, облокотившись о стол, усталыми глазами смотрела на студента, который подумал о Лаврецкой, и ему сделалось досадно, почему Лаврецкая не чувствует желание оставить этих пьяниц и развратников, отчего ей не претит эта компания, и она не удаляется от всех, как сидящая перед ним девушка.
— Вам скучно, правда... — проговорила Вера... — Отчего вы такой грустный? Мне тоже
