ночь сменяли друг друга так быстро, что мне лишь смутно удавалось различить проносившийся под нами ландшафт. В пространстве мы двигались со скоростью четыреста пятьдесят миль в час, держась на одной и той же высоте — ровно в миле от земли.
Вскоре день и ночь слились воедино, уступив место нескончаемым зеленоватым сумеркам, сквозь которые мы мчались с умопомрачительной быстротой. Взглянув на циферблаты, отмечавшие наши положение и скорость во времени, я увидел, что мы продвинулись в будущее уже почти на четыре месяца и что теперь за каждые несколько минут наш прогресс удваивается. Когда мы пролетали над севером Пенсильвании, я заметил, что земля под нами идет рябью, становится пятнисто-серой — такое совокупное впечатление производили проходившие внизу недели снега и льда. Серый цвет вскоре растаял, и ему на смену пришел цвет весны — зеленый. Чередование белого и зеленого повторялось снова и снова, но мы неслись сквозь годы слишком быстро, чтобы замечать это. Белый и зеленый цвета перемешались, образовав невзрачный, грязно-коричневый колер, закрасивший собою весь ландшафт.
К тому времени мы уже пересекали западную часть Огайо и уносились в будущее со скоростью десять лет в минуту. При таком темпе нам редко удавалось заметить хоть какие-нибудь следы человеческой деятельности. Внизу то и дело мелькали туманные, трудно различимые очертания городов; это были всего лишь размытые, неясные нагромождения, которые пропадали из виду, как только мы пролетали мимо них на запад.
Вскоре, однако, Лэнтин снизил скорость перемещения в пространстве и стал уделять пристальное внимание физическим особенностям расстилавшегося под нами края. Теперь он постоянно сверялся с картой. Наконец, после нескольких остановок и стартов, Лэнтин заставил машину прекратить движение в пространстве, и она повисла над местом слияния двух небольших речек. Паря в воздухе, мы продолжали стремительное путешествие во времени.
— Здесь! — прокричал Лэнтин сквозь вой ветра, указав на карту, а потом вниз, на землю.
Я понял, что он имел ввиду: мы достигли той самой точки в штате Иллинойс, где, по его расчетам, находилось жилище Рейдера.
Мы внимательно осмотрели раскинувшийся под машиной пейзаж. Серая, пятнистая земля (она казалась такой из-за чередования времен года) не носила на себе никаких построек или следов жизни — там не было ничего, кроме двух речушек и холмистых полей, протянувшихся до самого горизонта.
Взглянув на циферблаты, я выяснил, что с момента отлета мы преодолели во времени примерно двенадцать тысяч лет. Услыхав тихий вскрик Лэнтина, я поднял глаза и обнаружил, что доктор пристально вглядывается в северном направлении. Придвинувшись к нему, я тоже выглянул наружу через один из боковых иллюминаторов. Вдалеке, на северном горизонте, я увидел пятнышко сверкающей белизны. Мы по-прежнему неслись сквозь время, и прямо на наших глазах пятно белизны расширялось, росло, превращалось в широкую, ослепительно-белую полосу, охватившую весь северный горизонт.
Белая стена продолжала расти и все ближе подступала к нам. Она неспешно катилась на юг и всюду, где проходила, набрасывала белоснежное покрывало. Стена приближалась, и, учитывая скорость нашего перемещения во времени, двигалась она очень, очень медленно. Сквозь пронзительный вой вившихся вокруг нас ветров пробился глухой, скрежещущий рокот, которым сопровождалось наступление белого покрова. Сверкающая пелена ползла по стране в южном направлении и почти достигла местности, над которой зависла наша машина. Тогда-то я и понял, из какого материала состоит это блестящее одеяло.
— Это лед! — проорал я Лэнтину в ухо.
Вздрогнув, он посмотрел вниз, на ледяное пространство, затем кивнул. Минуту он внимательно рассматривал скрежетавшую под нами волну, после чего наклонился к моему уху и выкрикнул одно единственное слово:
— Ледник!
Это слово, точно столб ослепительного света, обрушилось на мой разум. Ледник! Вот, значит, чем объясняется этот белый прилив, что накатывал на страну с севера; этот огромный, неодолимый поток льда, который, как и много-много веков назад, через весь мир полз на юг. То была самая могучая, самая неторопливая сила на земле. Двигаясь с нарочитым, неотвратимым постоянством, спокойно и величественно, эта сила корежит горы и долины, изменяет лик самой планеты. Раньше она уже обрушивалась на мир и, прежде чем отхлынуть, заставила первобытного человека отступить к самому экватору. Теперь это явление повторялось снова, прямо у меня на глазах. Словно зачарованный, наблюдал я, как белые груды неспешно ползут на юг.
Мы висели высоко над твердым, блестящим потоком, а он все полз и полз вперед — пока не скрыл под собой последний клочок земли на южном горизонте. Вокруг, на сколько хватало глаз, простирались одни лишь искрящиеся ледяные поля. Воздух в машине внезапно сделался жутко холодным. Когда иллюминаторы начали зарастать морозными узорами, я поспешил включить обогреватель, и стекла вскоре очистились. Мы продолжали мчаться в будущее, но в белом пространстве под нами не было заметно никаких изменений.
Я дернул Лэнтина за рукав, и, когда он повернулся, крикнул:
— Может, вернемся?! — И указал на блестящие скопления льда внизу.
— Нет! — прокричал он сквозь рев бури. — Я хочу немного покружить! — С этими словами он отключил временную волну, и мы прекратили перемещение во времени. Циферблаты показывали, что нами пройдено чуть больше пятнадцати тысяч лет.
Когда машина прекратила двигаться сквозь время, ветер снаружи утих, и мы получили возможность разговаривать нормальным тоном.
— Здесь нет ничего, кроме льда, — произнес Лэнтин. — И мы не знаем, как далеко он тянется. Думаю, лучшее, что мы можем сделать — это летать по большому кругу и высматривать любой признак присутствия Рейдера. Если мы ничего не найдем, можно будет продолжить перемещение во времени и, останавливаясь каждые несколько сотен лет, снова кружить по округе.
Я согласился, и мы тут же привели этот замысел в исполнение: взлетели на высоту примерно двух миль и по дуге, которая в конечном счете должна была привести нас в исходную точку, рванули на запад. Пока машина неслась вперед, мы оба, расположившись у обзорных окон и внимательно оглядывали расстилавшийся внизу ландшафт — всюду, куда ни кинь взгляд, лежал один только лед.
Мы достигли точки примерно в двухстах милях севернее того места, откуда начали свой облет, и уже поворачивали обратно, когда Лэнтин вдруг вскрикнул и резко остановил машину.
— Смотри! — выпалил он, указывая на север.
Взглянув в том направлении, я поначалу не увидел ничего, кроме ослепительно сверкающих льдов. Однако постепенно мои глаза различили на горизонте какое-то черное пятнышко. Прежде чем я успел высказаться по этому поводу, Лэнтин повернул машину и выжал из нее полную мощность — на предельной скорости мы устремились на север, к далекой крапинке.
По мере
