в списке. — Она протянула ему вощеную табличку со своим неуклюжим почерком с подробным описанием необходимых хлебов и выпечки, а также церемониального торта из полбы. Она приподняла бровь. — Какие-то вопросы?
Макрон расправил плечи и поморщился, когда хрустнул сустав. «Хрен тебе на, я думал, что я должен отдавать приказы». Он закашлялся, чтобы прочистить слизь из горла, затем встал и отсалютовал. — Нет, госпожа! Что-нибудь еще, госпожа?
Петронелла склонила голову набок и помахала пальцем. — Поменьше надувай щеки, мой друг. Или ты запомнишь свою первую брачную ночь по совершенно неправильным причинам, — она сделала недвусмысленный жест, раздавив что-то воображаемое в руках.
Макрон поморщился. — Как прикажешь, моя возлюбленная.
— Вот так уже лучше. — Она наклонилась к нему и поцеловала его в лоб. Макрон нащупал ее зад, она отступила и отбросила его руку. — Нет времени на это. Есть работа, которую нужно сделать. Встать, солдат!
Макрон спустил ноги на пол и зевнул. — А что будет делать моя возлюбленная, пока я буду отрабатывать ее список, интересно?
Она стояла в дверном проеме, положив руки на бедра, и нахмурилась. — Твоя возлюбленная будет кормить господина Луция, мыть, расчесывать и одевать его. Затем она будет расставлять столы и скамейки в саду, печь пироги, пирожные и булочки с медом, жарить дюжину цыплят и несколько кусков баранины, а еще жарить сосиски. Затем она нарежет все приготовленное мясо и разложит по подносам и тарелкам. После этого она установит цветы и венки вокруг решеток, подметет плиты и счистит птичье дерьмо с края фонтана. И как только это будет сделано, она сможет сделать небольшую передышку перед тем, как принять ванну, причесать волосы к свадьбе и заставить себя сладко улыбнуться, когда гости начнут приходить. Доволен? — не дожидаясь ответа, она повернулась и вышла из комнаты, захлопнув за собой дверь.
Макрон приподнял бровь. — Трахни меня Юпитер Наилучший Величайший, я всего-лишь только спросил…
Когда Катон поднялся немного позже, дом мастера серебряных дел наполнился грохотом посуды, скрипом переставляемой мебели, болтовней и смехом, перемежающихся громким голосом Петронеллы, которая давала указания и отвечала на вопросы. Было что-то в ее тоне, что указывало на то, что Катону, возможно, было бы лучше не ходить на кухню, чтобы попросить завтрак и свежевыстиранную тунику.
Вместо этого он надел свою вчерашнюю одежду и осторожно прошел мимо кухни в атриум. Там он нашел Луция, сидящего на краю имплювия, ногами топающего по мелководью. Он был одет в свою лучшую тунику — одежду из тонкого хлопка, окрашенного в темно-синий цвет. Его волосы были аккуратно причесаны и смазаны маслом, с локонами по краям. Он поднял руку, чтобы почесать голову, а затем резко убрал ее, услышав шаги отца.
— Следуешь приказу не трогать волосы, а? — усмехнулся Катон.
Луций возмущенно кивнул. — Петронелла сказала, что если я все испорчу, то прольется кровь. Я не люблю ее, когда она такая.
— Это пройдет. Ей сегодня нужно многое успеть организовать. Я обещаю, когда все будет готово, она снова станет милой Петронеллой.
Луций засомневался. — Она как фурия, отец. Ты знаешь, те женщины из истории, которую ты мне рассказал.
— Я должен быть осторожен с тем, какие истории я буду рассказывать тебе впредь, — Катон бросил на него быстрый взгляд. — Ты ей этого не говорил, правда?
Луций покачал головой, и Катон облегченно вздохнул.
— Я голоден, отец.
— Голоден? Ты не завтракал?
Мальчик покачал головой, и его маленькие плечи поникли. — Она забыла. И когда я начал спрашивать, она рассердилась и велела подождать здесь. Прошла уже уйма времени. Так что я все еще голоден.
— Я тоже, — Катон оглянулся. Голос Петронеллы превратился в вопль, когда она ругала одну из женщин, которых она наняла, чтобы помочь ей в этот день.
Он присел на корточки перед Луцием и тихо заговорил. — Думаю, было бы лучше, если бы мы вышли и позавтракали сами. Как тебе это?
Луций поднял глаза, его темные глаза светились от удовольствия. — Можем ли мы пойти в «Чашу Креза», отец?
Катон был поражен этим предложением. Дешевая забегаловка была излюбленным местом солдат, расквартированных в Тарсе, благодаря дешевой же еде и вину, более дешевым женщинам и шумной атмосфере. — Откуда ты знаешь об этом месте?
— Дядя Макрон и Петронелла водили меня туда.
— Это действительно так?
Мальчик кивнул. — Это было весело.
— Бьюсь об заклад.
— Пожалуйста, отец! — Луций потер живот. — Я так голоден.
— Ну, тогда хорошо. Пошли.
Они вышли из дома и тихо закрыли за собой дверь. Улица уже была заполнена людьми, в основном направлявшимися к главному рынку города. Несколько телег, запряженных мулами, грохотали среди пешеходов, и Катон взял сына за руку, чтобы убедиться, что он сможет безопасно вести его и не потерять в толпе. К счастью, Луций был все еще в том возрасте, чтобы не стесняться этого, и Катон почувствовал, как мальчик крепче сжал его руку, когда они двинулись в путь. Он улыбнулся, и его сердце переполнилось отцовской привязанностью.
По обе стороны улицы кричали зазывалы, рекламируя свои товары и пытаясь заманить покупателей в свои магазины. Кислый потный привкус человеческих тел смешался с успокаивающим запахом пекарен и чувственным соблазном ароматов духов и специй. Луций очарованно смотрел вокруг на бесчисленное множество цветов одежды, его взгляд задерживался на более экзотических людях, которые проходили мимо: в основном восточные люди были одеты в яркие одежды.
Когда они вдвоем вышли с затененной улицы на рыночную площадь, они были поражены ярким солнечным светом и шумом, исходившим от рядов торговых палаток. Ближе всего к ним была нижняя площадка, на которой слуги аукциониста расставляли группу людей для первого раунда торгов. Было две группы: первая состояла из нескольких хорошо сложенных мужчин в простых туниках и сандалиях. Вторая состояла из аккуратно одетых мужчин и женщин, предназначенных для богатых семей Тарса. Когда они с Луцием проходили мимо, Катон взглянул на первую группу. Двое из них были молоды и мускулисты, и их вполне можно было бы избавить от бесконечного труда в валяльной или каком-нибудь фермерском хозяйстве с цепом в руках, если бы им посчастливилось быть купленными одним из владельцев местных школ гладиаторов. Он собирался уходить, когда его внимание привлек последний человек в очереди.
Ему было лет пятьдесят, у него были вьющиеся серебристые волосы и морщинистые черты лица. У него было жилистое телосложение, он стоял, расправив плечи и расправив грудь, гордо выпячивая подбородок, и надменно смотрел на людей на улице. На правом предплечье у него была характерная татуировка в виде небольшого шлема. Знак посвященного третьей степени в культе Митры был
