чье царствование был создан институт хваранов, был убежденным буддистом и считал одной из своих основных задач построение буддийского рая на земле своего государства. В его плане хваранам отводилась едва ли не основная сакральная роль[80]. Говоря об их месте в корейском обществе, С.В. Волков сравнивает их с европейскими оруженосцами[81] — действительно, большинство сообщений о хваранах в источниках связано с военными действиями, при этом подчеркивается развитие связей «старший-младший», составлявших основу системы социальной организации института хваранов. Социальные, военные и сакральные функции и связи хваранов настолько тесно переплетались, что разделять их на составные части нет смысла. Основа их идеологии была сформулирована буддийским священником Вонгваном в виде «Пяти заповедей поведения в свете» (Сесок оге)[82]. «Пять заповедей» представляли комбинацию конфуцианских догматов (преданность, верность, сыновняя почтительность), смягченного буддийского запрета на умерщвление живых существ и требования храбрости в бою.
Понятно, что Ким Бусик уделил особое внимание этой организации. Оценивая роль хваранов в истории Силла и их вклад в победу этого государства в борьбе за гегемонию на полуострове, он выделяет их преданность (чхун) и готовность к самопожертвованию: «В трех поколениях хваранов было не менее двухсот человек, чьи блестящие имена и прекрасные дела вошли в биографические записи (в историю). Можно сказать, что такие хвараны, как Хымун, отдавший жизнь за своего государя, не опозорили своего (хваранского) имени»[83].
Следующее «рассуждение» (Ёльчон, 8) посвящено примерам проявления сыновней почтительности (хё). Ким Бусик вступает в заочную полемику с одним из составителей Синь Тан шу — Сун Ци, утверждавшим, что проявление почтения к родителям ценой своего собственного здоровья (Хяндок и Сонгак, к чьим биографиям это «рассуждение» относится непосредственно, в голодный год накормили родителей собственным мясом) несовместимо с истинным понятием сяо (сыновняя почтительность). Корейский историограф задает своему оппоненту риторический вопрос: «...когда в глухой провинции, где не имеют понятия об учености и этикете, [люди] самозабвенно жертвуют собой ради родных, проявляя истинные чувства сыновней почтительности, разве [они] не заслуживают одобрения и включения в жизнеописания?! Как раз о таких, как Хяндок [и Сонгак], и можно писать [в истории]!»[84].
«Рассуждение» в главе 9 представляет собой резкое осуждение преступлений Ён Кэсомуна (убийство государя и самовластное правление). И здесь Ким Бусик полемизирует с китайскими авторами, считавшими Ён Кэсомуна выдающимся государственным деятелем. Корейский историограф приводит фразу Ким Чхунчху (имя вана Тхэджон-Мурёля): «[Если] убийство государя осталось безнаказанным, значит, в государстве (Когурё) не осталось [настоящих] людей!»[85]. Осуждение Ким Бусика распространяется и на потомков Кэсомуна — его сына Намсэна и внука Хонсона, которые «сумели прославиться (сделать себе имя) при танском дворе, но в своей стране (Когурё) они не могли не считаться предателями»[86]. В том же духе выдержано и заключительное «рассуждение» по поводу противостояния Ван Гона и «узурпаторов» Кунъе и Кён Хвона. Помещенное в самом конце летописи «Рассуждение» закономерно подводит итог событиям периода Трех государств и закрепляет в сознании читателя главный урок этой истории — трон государя является сакральной ценностью государства, и священный долг каждого подданного — проявлять преданность (чхун) трону и заботиться о благополучии страны.
Дидактическими авторскими комментариями отнюдь не исчерпываются «вставки» в биографии персонажей. Совершенно особый характер повествованию придают включения, уводящие действие в сторону от жизнеописания основного героя, — сказки, притчи, исторические отступления. Именно этот прием сближает биографический раздел хроники с художественной литературой. Таковы, например, сказка о хитром зайце и глупой черепахе из «Панчатантры» в биографии Ким Юсина, притча о Царе цветов в биографии Соль Чхона и притча о плотнике в биографии Нокчина. Такие вставки не только оживляют сухое изложение исторических событий, «сдобренное» морализаторством автора, но и обогащают культурную традицию конфуцианского летописания элементами других традиций. Так, индийская по происхождению сказка, попав в Корею скорее всего с распространением буддизма, прижилась в корейском фольклоре и даже вошла в официальную летопись. Притча о Царе цветов также содержит намек на индо-буддийские корни (Царь цветов — метафорическое изображение пиона). Благодаря таким вставкам читатель получает представление об особенностях культурного синкретизма в Силла периода Трех государств[87].
Еще одним мощным изобразительным средством служат афоризмы, метафоры и поговорки, которыми Ким Бусик нередко дополняет речи и высказывания своих персонажей. О Комгуне, чья гордость и чрезмерная принципиальность привели его к гибели, современники говорили, что для него «гора Тайшань была легче лебяжьего пуха», врагов, находящихся в безвыходном положении, сравнивают с «рыбами, играющими в котле», Чукчук, воодушевляя осажденных превосходящими силами противника бойцов, восклицает: «Чем спасать свою жизнь, трусливо затаившись как прячущаяся мышь, не лучше ли умереть в сражении, как тигры!», а Пирёнджа цитирует Лунь юй: «с наступлением холодов сосна и кипарис сбрасывают листву последними», говоря о несгибаемости благородного мужа. Тяготы изнурительных походов и боев принуждают персонажей «мыть голову дождем и ветром» и «спать, положив под голову боевой топор». Переписка Кён Хвона и Ван Гона представляет целую коллекцию метафоричных высказываний и аллюзий на классические произведения: «сражение устрицы и бекаса», «жаворонок воображает, что распустил соколиные крылья», «богомол пытается задержать колесницу», «разить как тигр, вознесясь драконом» и т.д. Впрочем, подобная цветистость слога объясняется тем, что за оппонентов письма писали такие мастера слова, как Чхве Сыну (для Кён Хвона) и Чхве Чхивон (для Ван Гона), — об этом говорится в соответствующих биографиях.
Отдельным, весьма интересным типом вставок являются «неканонические» варианты истории трех государств. В Силла понги Ким Бусик также приводит версию создания трех государств, отличающуюся от его собственной[88], в «Биографиях» же их две. Первая приведена в самом начале биографии Ким Юсина. Строго говоря, она касается происхождения собственно рода каяских Кимов и государства Кая[89]: этот род через легендарного основателя Кая Ким Суро возводится напрямую к сыну Хуан-ди Шаохао Цзиньтянь-ши[90]. В версии Чхве Чхивона, изложенной в его письме неизвестному китайскому сановнику, три государства возводятся к «трем Хан» — племенным объединениям Чинхан, Махан и Пёнхан, что исключает вклад в возникновение государственности на Корейском полуострове таких значительных племенных объединений, как Пуё и Когурё[91]. Кроме того, версия корейской истории, по Чхве Чхивону, отличается гораздо большим китаецентризмом и противоречит датировкам и оценкам самого Ким Бусика[92].
В целом, «Биографии» в совокупности всех своих элементов — изложения политических событий и деятельности широкого спектра замечательных исторических фигур своего времени, дидактических комментариев историографа, литературных вставок, живого и яркого языка автора — представляют ценнейший источник для изучения как политической истории, так и культуры Кореи, трансформации
