раз нарочно, и проговорил что-то на неизвестном языке. Все это длилось секунду или меньше. Я хотела побежать, но тут передо мной промчалась машина с жутким звуком сирены. На миг мне показалось, что я теряю понимание происходящего. Что случилось? Мое сердце колотилось, я обливалась потом, в голове завывала сирена. Я побежала и споткнулась. Передо мной выскочила женщина.
– Смотри, куда идешь, пьяная, что ли, – крикнула она. Я не обернулась. Сердцебиение отдавалось во всем теле. Он мог меня задавить, нужно быть внимательнее… Я села в автобус, и он поехал в поля. Растерянная, со сбившимся дыханием, я села. Передо мной сидели вихрастые мальчишки. Обернувшись ко мне, они наблюдали, как я качаю головой и разговариваю сама с собой. Придя в себя, я посмотрела на них, и они отвернули свои наэлектризованные головы.
Я поискала взглядом секретаршу. Ее нигде не было. Я смотрела, как расстилаются километры высохшей травы и кустов, как серый асфальт сливается с мутным бесцветным небом. Мое дыхание вернулось на место. В мыслях я перебирала картины бессонных часов прошедшей ночи. Чувствовалась усталость. Посреди равнины, что ожидала весну, с карканьем поднялась в воздух небольшая стая. Мерное движение автобуса тихо нагоняло сон. Мне нельзя было заснуть, я боролась с дремотой. Подумалось вдруг слово: кручи. Кручи и небо. В мыслях звучало: кручи, кручи, кручи… Некоторые слова успокаивают меня, и «кручи» – одно из них. Именно во множественном числе. Долгое «у» звучало, как летний вечерний ветер, мягко и продолжительно. Хлоп, хлоп, хлоп… – вмешался стук люка, на который наезжали автомобили. Было тепло и удобно. Хлоп, хлоп, хлоп… – не знаю, откуда в памяти вынырнуло воспоминание об этом звуке. Пахло природой.
Все стало небом, мутным, без облаков… Крыши больше не было, и чувствовалась свежесть. Я смотрела вверх. Врассыпную летели птицы. Вдруг я почувствовала, как падает моя голова. Я дернулась, открыла глаза. Мальчишки пристально смотрели на меня. Из громкоговорителя донеслось название моей остановки, и автобус затормозил. Я вышла. Обернулась, чтобы посмотреть, ехала ли все-таки секретарша в том автобусе. Нет. Я была одна, нигде никого не было. Мелкий невидимый дождь и голый пейзаж. Во мне проснулся очень слабый страх. Все было одинакового цвета, мутное и серое: небо, кусты, бетонные плиты, что вели к Институту. Пустырь. Где-то еще лежали остатки снега. И он тоже был серый. Я шла словно по неровной поверхности Луны. Совсем одна. Межпланетный корабль ждет, припаркованный поодаль, и не взлетит, пока я не взойду на борт, но нехорошо, что в этот миг, кромем меня, на всем этом гнетущем небесном теле нет никого, и это никак не связано с моим знанием, что я в безопасности. Я узнаю дорогу и знаю, что приближаюсь к убежищу. Вдруг меня остановила необычная мысль. Я иду забытым, запущенным краем, но могу узнать его нежность. Стыдливая природа спит или, может быть, дрожит в своей постели, как я в своей. Я и в самом деле остановилась и осмотрелась так далеко, как могла. Влажная засохшая трава колебалась и принимала на себя дождь, терпела и молчала. Я ощутила родство, и неприятное чувство исчезло. Я прошла через калитку. Снова в домике перед Институтом на столе стоял горячий кофе, а стул был пуст. Я хотела дождаться охранника, чтобы познакомиться с ним или спросить, пришла ли секретарша. Постояла минуту-две, но никто не появился, и пришлось идти дальше. Я приблизилась к зданию, дверь открылась. Войдя, я заглянула за дверь, чтобы поздороваться с уборщицей.
– Добрый день.
– Опять ты пришла. Что тебе сегодня надо?
– Как это – что надо? Я работаю в библиотеке. Вчера я договорилась с вашим директором, что буду здесь, пока не вернется ваш библиотекарь.
– Опять ты про библиотекаря!
– Я вас не понимаю.
Уборщица закатила глаза и усмехнулась. На ней была темно-синяя форма, какую носили лет тридцать назад. Из кармана она достала бумажку и углубилась в чтение.
– А секретарша приехала? – ненавязчиво спросила я.
– Не знаю, я только открываю дверь по этому распорядку. – Уборщица протянула мне бумажку со списком часов и минут: 6:54, 6:57, 6:59, 7:02, 7:03, 7:05, 7:08… – Кроме того, это тебя не касается. – Она отняла у меня исчерченный список и сунула его в карман. – Иди ищи, кого тебе нужно! Не мешай работать.
Я пошла по коридору налево. Мои шаги отдавались в полной тишине Института.
– Вы очень пунктуальны, мне нужно будет отметить это в ежедневном отчете, – услышала я сладкий голос позади себя. – Нам сказали, что вы ответственны, и это подтвердилось. Комитет это оценит.
Невероятно тихая: как она могла ко мне приблизиться, а я и не почувствовала. Да, женщина, которую я видела, была секретаршей, обмана не было. Я улыбнулась.
– Мне кажется, я видела вас сегодня утром в трамвае.
Мы приблизились к библиотеке. Секретарша коротко посмотрела на меня безо всякого выражения. Потом улыбнулась знакомой улыбкой и сказала:
– Вы ошиблись.
Послышался сигнал. Секретарша исчезла, а я вошла.
Ежедневный отчет? Она собирает информацию, шпионит, наблюдает и переносит в ежедневном отчете. Кому? Директору? Кто им сказал, что я ответственна? В службе занятости? Откуда она могут знать? Я вспомнила, как директор сказал, что меня кто-то порекомендовал. Это какая-то сеть, и я – ее часть, хотя сама того не знаю… Белизна книг, волшебство зала, запах свежести, теплота, свет, в котором купаются все предметы. Успокаивающая атмосфера отвлекла меня от мыслей. Я подошла к своему креслу, сняла мокрую куртку, перекинула ее через сумку и села. Скрипнуло кожаное покрытие, и сиденье подалось под моей тяжестью. Я удобно устроилась. Все тяготы, вся усталость соскользнули с меня. Словно заструились прочь залежи неприятных ощущений, так было приятно. Мне казалось, что когда я снова выйду на улицу, то буду счастливее. Здесь ничто не менялось годами, – подумала я. Лишь чья-то невидимая и очень бережная рука стирала пыль. Я посмотрела на свободные стены. Белые, без пятен и неровностей. Отлично выровненные и покрашенные. Гладкие, словно зеркало. Стулья в читальном зале находились в безупречной сохранности, без единой царапины. Хотя они были старыми, их возраст выдавала только модель – спинка явно в духе семидесятых годов прошлого века. Я не видела таких стульев лет двадцать. Столы, тоже белоснежные, выглядели так, будто с них только что сняли защитную пленку.
Два потока мыслей текли во мне одновременно. Я думала о секретарше и ее отчетах. Она следила за мной. Но почему… Другая волна, сильнее, была скорее чувством, нежели мыслью, – приятным чувством. В чем же тайна белого зала? Мне не
