— Тележку? — с интересом вмешался Эллери. — Да, ведь верно. Уж не хочешь ли ты сказать, Джесс, что по какому-то невообразимому стечению обстоятельств ты вернулся на площадку за тележкой?
— Ну конечно, — удивленно подтвердил Джесс. — То есть мы оба туда пошли — я и Элинор.
— Ты и Элинор? И сколько же вы там пробыли?
Инспектор бросил на Эллери острый взгляд, что-то одобрительно пробормотал про себя и выжидательно посмотрел на юношу.
— Я хотел закатить тележку в театр, но Элинор спросила, почему бы нам не остаться на площадке до следующего антракта… А почему бы и нет, подумал я. Подожду примерно до десяти часов — второй акт заканчивается в 10.05, — сбегаю за ящиком лимонада, и, когда начнется антракт и откроются двери, у меня все будет готово. Ну вот, мы там и остались, сэр. В этом же не было ничего плохого, сэр. Разве было?
Эллери выпрямился и устремил на Джесса строгий взгляд.
— А теперь, Джесс, подумай хорошенько: можешь ты мне точно сказать, когда вы с Элинор вернулись на площадку?
— Когда… — Джесс почесал в затылке. — Имбирный эль я отдал тому человеку примерно в 9.25. Потом пошел к Элинор в кафе-мороженое, побыл там какое-то время, и мы отправились на площадку. Думаю, что я вернулся к тележке примерно в 9.35.
— Отлично. А когда именно ты ушел с площадки?
— Точно в десять часов. Я спросил Элинор, не пора ли мне идти за лимонадом, и она посмотрела на часы.
— А про то, что произошло в театре, вы не знали?
— Нет, сэр, мы болтали и ничего не слышали. Я узнал, что в театре произошел несчастный случай, только когда мы вышли на улицу и я увидел одного из билетеров Джонни Чейса, который стоял там как на страже. Он нам и сказал, что произошел несчастный случай и что мистер Панзер послал его караулить выход с левой площадки.
— Ясно. — Эллери снял пенсне и помахал им перед носом юноши. — А теперь хорошенько подумай, Джесс, и скажи: пока вы с Элинор были на площадке, заходил кто-нибудь туда или выходил оттуда?
Юноша без колебаний ответил:
— Нет, сэр. Никто.
— Ну ладно, сынок, можешь идти, — сказал инспектор, хлопнув юношу по спине, и тот удалился со счастливой улыбкой.
Инспектор огляделся по сторонам, увидел Панзера, который уже сделал со сцены объявление, не особенно успокоившее публику, и поманил его пальцем.
— Мистер Панзер, — деловито сказал он, — вы можете составить мне график действия спектакля? Например, когда начинается второй акт?
— Второй акт начинается точно в 9.15 и кончается точно в 10.05, — не раздумывая ответил Панзер.
— И сегодня все шло по расписанию?
— Разумеется. Все должно быть тютелька в тютельку — иначе можно сбиться с репликами, световыми эффектами и тому подобным.
Инспектор прикинул в уме и сказал:
— Значит, Джесс видел Филда живым в 9.25. А мертвым его нашли в…
Он позвал Дойла, и тот прибежал на зов бегом.
— Дойл, ты помнишь, когда точно к тебе подошел этот Пьюзак и сказал, что произошло убийство?
Полицейский почесал в затылке.
— Нет, инспектор, точно я не помню. Только знаю, что это было перед самым концом второго акта.
— Мог бы запомнить поточнее, — раздраженно сказал инспектор. — А где сейчас актеры?
— Я их держу в загоне позади среднего сектора, — сказал Дойл. — Ничего лучше мы не придумали.
— Приведи сюда кого-нибудь из них.
Дойл ушел выполнять приказ, а инспектор поманил к себе детектива Пигготта, который ждал неподалеку. С ним были пожилой мужчина и молодая женщина.
— Швейцара привел, Пигготт? — спросил Квин.
Пигготт кивнул, и пожилой мужчина, споткнувшись, шагнул к инспектору. Униформа нескладно сидела на его высоком рыхлом теле, рука, в которой он держал шапку, дрожала.
— Это вам положено стоять на улице у входа? — спросил инспектор.
— Да, сэр, — ответил швейцар, нервно теребя шапку.
— Хорошо. Тогда постарайтесь вспомнить: в течение второго акта кто-нибудь — хоть кто-нибудь — выходил из главного подъезда театра?
Инспектор весь подобрался, как легавая, делающая стойку.
Швейцар подумал минуту и медленно, неуверенно сказал:
— Нет, сэр. Из театра никто не выходил. То есть никто, кроме парня, что продает лимонад.
— А вы никуда не отлучались?
— Нет.
— Хорошо. А с улицы в театр во время второго акта кто-нибудь заходил?
— Ну, опять же Джесс Линч.
— И больше никто?
Швейцар молчал, натужно припоминая. Потом с отчаянием обвел глазами присутствующих и пробормотал:
— Я не помню, сэр.
Инспектор поглядел на него с досадой. Старик очевидно напрягал память. У него на лбу выступил пот, и он все время поглядывал на Панзера, чувствуя, по-видимому, что плохая память может стоить ему работы.
— Извините, сэр, — сказал швейцар. — Может, кто-нибудь и заходил, но память у меня уже не та. Не помню, и все тут.
Тут раздался невозмутимый голос Эллери:
— Сколько лет вы работаете швейцаром?
Старик беспомощно воззрился на нового инквизитора:
— Почти десять, сэр. Я не всегда был швейцаром. Только когда состарился и больше уже ни на что не годился.
— Понятно, — сказал Эллери. Поколебавшись минуту, он настойчиво продолжал: — Вы столько лет проработали швейцаром, но во время первого акта приходит много людей, и вы могли забыть, что происходило. Но ведь во время второго акта мало кто приходит в театр. Постарайтесь вспомнить.
— Нет, сэр, не помню, — мучительно соображая, выговорил старик. — Я мог бы сказать, что никто не заходил, но я в этом не уверен. Не знаю…
— Ну ладно, — сказал инспектор, похлопав старика по плечу. — Не ломайте голову. Мы, наверно, слишком много от вас требуем. Можете идти.
Швейцар поспешно удалился мелкой старческой рысцой.
Тут появился Дойл. За ним шел высокий красивый мужчина в твидовом пиджаке, со следами грима на лице.
— Это — мистер Пил, инспектор, исполнитель главной роли.
Квин улыбнулся и подал актеру руку:
— Рад с вами познакомиться, мистер Пил. Мне хотелось бы задать вам несколько вопросов.
— С удовольствием вам отвечу, инспектор, — густым баритоном ответил Пил. Он бросил взгляд на спину судебного врача, который все еще возился с трупом, и брезгливо отвел глаза.
— Когда поднялся весь этот шурум-бурум, вы были на сцене? — спросил инспектор.
— Да, конечно. Собственно, там были все актеры, занятые в спектакле. А что вы хотели бы знать?
