так, словно всё в порядке, и я на своём месте. Хотя по моему виду такое вряд ли скажешь.
— Добрый день, я могу чем-то помочь? — спрашивает она низким прокуренным голосом.
Я коротко киваю прежде, чем ответить. В моей голове поначалу был другой план: прикинуться студенткой медиком, которая пишет курсовую работу на тему медицинской патологии. Пришла якобы для сбора статистических данных. Но в последний момент решила отказаться от этой идеи. Слишком высока вероятность облажаться. Я не знаю медицинских терминов, да и практически ничего из того, что должен знать студент медицинского университета или колледжа. Плюс нет студенческого билета, без которого и так никто не поверит в мою легенду.
Поэтому решаю сыграть роль родственницы Германа. Якобы появились вопросы к заведующему отделением. Тоже может не прокатить: наверняка спросят данные, захотят проверить личность. Но я хорошо знаю Германа половину его жизни. Как-нибудь выкручусь. Да и какое им, собственно, дело? Лишь бы поскорее отделаться. А я буду упрямой и противной. Всё равно придётся позволить поговорить с заведующим, чтобы ушла. На худой конец буду ломать комедию со слезами и скорбью.
Придерживаясь плана, я здороваюсь с медсестрой за стойкой регистрации и стараюсь, чтобы голос звучал отстранённо и печально. Стараться особенно не приходится: я без усилий выгляжу так, словно у меня кто-то умер.
— Здравствуйте, я бы хотела поговорить с заведующим отделением! — сообщаю я максимально невинным голосом. — Буду очень благодарна, если подскажите, где его найти.
Медсестра удивлённо откидывается на спинку мягкого кресла. За толстыми линзами очков на мгновение блеснули глаза.
— А по какому вопросу, дорогая? — уточняет она. — Может, я могу помочь?
Её вальяжный тон очень раздражает, но я успешно скрываю это за маской печали и отпечатка скорби. По моему мнению, выглядит убедительно.
— Возможно, Вы помните поступившего три дня назад Германа Мартынова. — с лёгкой заминкой предполагаю я. Язык не поворачивается назвать его "покойным" или более тривиально "телом". — У меня возникли кое-какие вопросы по результатам вскрытия.
Она не может скрыть лёгкий смешок: конечно, помнит. Не удивлюсь, если об этой трагедии буквально знает весь город. Все обмусолили эту тему вдоль и поперёк. Вскоре забудут, но всё равно как-то неприятно, что о Германе сплетничают совершенно чужие люди. Они ведь даже не знают, что на самом деле произошло.
— А кем Вы ему приходитесь? — интересуется медсестра. — Мы имеем право излагать информацию только близким родственникам, официальным представителям или по заверенной доверенности.
— Я знаю. Я его сестра! — знаю, что потребует паспорт. Главное, заговорить зубы, чтобы выдала нужную информацию. А дальше что-нибудь придумаю. Посмотрим, что представляет из себя заведующий патологоанатомическим отделением.
— Вся необходимая информация о медицинском заключении есть в свидетельстве о смерти! Оно уже было выдано родителям Вашего брата два дня назад.
Моё терпение понемногу лопается. Стараюсь сделать акцент на своей утрате, чтобы немного сбить её с толку. Выжимаю несуществующие слезинки. К счастью капли дождя создают нужный эффект. Даю понять, что эта тема для меня болезненна.
— Простите, но именно по свидетельству о смерти у меня и возникли вопросы! — надломленным голосом признаюсь я. Добавляю больше экспрессии. — Родителям этого достаточно, но я считаю, что произошла какая-то ошибка! Понимаете, я знаю своего брата и убеждена, что всё написанное в заключении — не про него. Он не мог… Просто не могу перестать об этом думать. Мне правда нужно поговорить с заведующим.
В какой-то момент теряюсь сама, где заканчивается игра, и начинаются настоящие чувства. Медсестра смотрит на меня сочувствующим взглядом, словно ей и правда не плевать на чужое горе.
— Ох, дорогуша, мне искренне жаль, но в заключении не может быть ошибки! — с наигранным сочувствием говорит она. — Если так угодно, можете поговорить с Евгением Сергеевичем, но лишь зря потратите время. Мы не имеем права разглашать медицинскую тайну и предоставлять иные медицинские документы, кроме свидетельства о смерти. Максимум возможно получить выписку из протокола патологоанатомического вскрытия, но для этого придётся написать заявление на имя главврача, и дальше уже будет решаться вопрос.
На всё это требуется время, что меня не устраивает. Плюс я не имею права получать подобные сведения. Остаётся только настаивать на своём.
— Пусть он скажет об этом лично! — твёрдым тоном говорю я.
Мне приходится пережить продолжительную паузу, словно благосклонно дают возможность передумать. Не меняюсь в лице, добавляю лишь побольше разбитости. В итоге медсестра тяжело вздыхает и набирает нужный номер со стационарного телефона. Молча жду дальнейших указаний. Она связывается с заведующим и сообщает о моей ситуации, не вдаваясь в подробности. Пауза, во время которой говорит человек на другом конце провода. Я даже не нервничаю, так как у него нет причин для отказа. Разве что заставят ждать.
— Хорошо, Евгений Сергеевич, я передам!
Медсестра вешает трубку и поворачивается ко мне:
— Евгений Сергеевич ждёт Вас в своём кабинете. Это прямо по коридору, ближайшая дверь.
— Спасибо! — довольно сухо благодарю я и покидаю регистратуру под её пристальным взглядом.
5. Первая зацепка
На ватных ногах нахожу нужную дверь. Неуверенно стучу и слышу разрешение входить. Голос звучит довольно молодо. Возможно, это сыграет на руку, поскольку люди старшего поколения чаще бывают принципиальные до мозга костей. А я всё-таки намереваюсь просить о невозможном.
Неуверенно вхожу в небольшой кабинет. Стены здесь не такие обшарпанные, но мебель явно из далёких времён СССР. Жилистый мужчина средних лет, заведующий отделением, сидит за столом, сложив пальцы веером. Перед ним лежат какие-то отчёты. Очень много бумажной документации. Рядом темнеет стационарный телефон. За его спиной окно с поднятыми жалюзи. Замечаю, что дождь до сих пор барабанит по стеклу.
— Здравствуйте! — нарушает он тишину несколько слащавым голосом. — Ну-с, рассказывайте, что у Вас стряслось такого, что не смогли решить вопрос в регистратуре.
Невольно обращаю внимание, как пристально он скользит по мне оценивающим взглядом. Что-то в выражении его лица и манере говорить наталкивает на мысль, что у меня вполне получится договориться. Для начала решаю продолжить играть свою роль.
— Прошу прощения, что отвлекаю от работы, — неловко извиняюсь я, опустив взгляд на мокрые от дождевой воды сапоги. — Хочу узнать, имею ли я право, как ближайшая родственница, просмотреть некоторые медицинские документы погибшего?
Неровные брови выразительно ползут вверх. Теперь он тоже понимает, что может получить от этого разговора определённую выгоду. Или я ошибаюсь?
— Закройте, пожалуйста, дверь и присаживайтесь! — он указывает на свободный стул у письменного стола, намекая на конфиденциальность дальнейшего разговора.
Я молча подчиняюсь. Нарочито аккуратно прикрываю дверь. Сама даю возможность оценить меня со всех сторон. Что
