что обвинение Сталина в исключительном прагматизме несколько преувеличено, но в целом с этим утверждением можно согласиться.
Любые высказывания вождя, касающиеся исторических вопросов, автоматически превращались в директивные указания для ученых. Так, мимоходом брошенная на Первом всесоюзном съезде колхозников-ударников 19 февраля 1933 г. фраза о том, что «революция рабов ликвидировала рабовладельцев и отменила рабовладельческую форму эксплуатации трудящихся»[126], привела к тому, что специалисты по античности сосредоточили главные усилия на поиске и обосновании революции рабов как главного фактора падения Римской империи[127].
Важно отметить одну черту сталинских директив: они часто носили нечеткий, расплывчатый характер: «…В руководстве исторической наукой Сталин предпочитал расплывчатые формулировки, постепенные шаги, о конечной цели которых не знали не только историки, но и близкие к Сталину партаппаратчики»[128]. Современный исследователь А. Л. Юрганов метафорично назвал такой характер указаний «вождя» «метафизикой сталинизма»: «Неопределенность в таких условиях стала сущностью сталинизма в исторической науке»[129].
Важнейшим стимулом концептуального поворота в советской исторической науке стала новая система преподавания истории в школе. Фрагментарные и социологизированные знания, которые давались ученикам ранее, уже не соответствовали задачам воспитания советского патриота. 16 мая 1934 г. вышло постановление Совнаркома и ЦК ВКП (б) «О преподавании гражданской истории в школах СССР». Вместо абстрактного социологического подхода теперь предлагалось преподносить историю «в живой занимательной форме с изложением важнейших событий и фактов в их хронологической последовательности»[130].
Изменение принципов преподавания истории требовало написания новых учебников, на создание которых объявили специальный конкурс. Было образовано 5 групп, которые в кратчайшие сроки должны были подготовить макеты учебников. Но представленные тексты были признаны неудовлетворительными. Комиссия в составе И. В. Сталина, А. А. Жданова и С. М. Кирова обнародовала замечания на конспекты учебников, ставшие на долгое время ориентиром для историков в написании не только учебных, но и исследовательских работ[131].
В замечаниях на конспекты по истории СССР от историков требовалось показать не историю России, а историю советских народов. Далее указывалось, что недостаточно была продемонстрирована «аннексионно-колониальная роль русского царизма, вкупе с русской буржуазией и помещиками («царизм — тюрьма народов»)»[132], а также контрреволюционная роль царизма во внешней политике («царизм как международный жандарм»)[133]. Историков упрекали во множестве неточностей, особенно в отношении важнейших для советской науки категорий и понятий: «В конспекте свалены в одну кучу понятия реакция и контрреволюция, революция “вообще”, революция буржуазная и революция буржуазно-демократическая»[134]. Не показана освобождающая роль Октябрьской революции. Любопытно отметить и такое замечание, как то, что не было отражено влияние «западноевропейских буржуазно-революционных и социалистических движений на формирование буржуазного революционного движения и движения пролетарско-социалистического в России»[135]. Буквально через десять лет такое утверждение станет крамольным.
Отдельный раздел был посвящен Новой истории. По-прежнему в качестве судьбоносных исторических вех рассматривались революции, но теперь грань между буржуазными и социалистическими революциями проводилась еще отчетливее. Была уточнена периодизация всемирной истории нового периода. Первый временной отрезок начинался французской буржуазной революцией (которая теряла статус Великой, чтобы не принижать Октябрьскую[136]) и заканчивался Парижской коммуной. Второй начинался с франко-прусской войны 1870–1871 гг. и Парижской коммуны и заканчивался победой Октябрьской революции и окончанием Первой мировой войны. Данное время рассматривалось как период упадка капитализма. Третий период — от конца 1918 г. до конца 1934 г. — трактовался как «период послевоенного империализма в капиталистических странах, экономического и политического кризиса, период фашизма…»[137]. Проводилась и терминологическая ревизия: вместо понятий «старый» и «новый» порядок предлагалась формационная терминология («абсолютистско-феодальный порядок» и «порядок капитализма и буржуазной демократии»)[138].
В январе 1936 г. был объявлен конкурс на учебник для 3-4-го классов. Было представлено 6 проектов. 22 августа 1937 г. подвели итоги. Первую премию не получил ни один учебник, а вторая досталась авторскому коллективу во главе с А. В. Шестаковым.
По итогам конкурса жюри конкурса опубликовало специальное постановление, в котором разбирались важнейшие исторические, а по сути, идеологические ошибки авторов учебников. В первую очередь коснулись ошибок, связанных с историей Октябрьской революции. По мнению жюри, в учебниках не была раскрыта роль советов как важнейших органов управления победившего строя; не была на конкретных фактах показана экономическая отсталость Российской империи, что «смазывало» роль Октябрьской революции, позволившей преодолеть отсталость; не раскрыто конкретное содержание Конституции 1936 г.; не показано то, что союз рабочих и крестьян стал основой победы революции; не получилось дать в контексте развития страны «непрерывную борьбу с врагами рабочих и крестьян» и т. д. Помимо этого обращалось внимание и на то, что «авторы идеализируют дохристианское язычество», из-за чего не была дана правильная оценка принятия христианства как более прогрессивной религии; проигнорировалась просветительская и хозяйственная роль монастырей. В оценке присоединения к России национальных окраин жюри вводилась формула «наименьшего зла», по которой вхождение в состав России Украины и Грузии было меньшим злом, чем если бы они оказались в составе Польши или Турции. Авторы учебников, согласно постановлению, преувеличили организованность и размах крестьянских движений до XX в., забыв о том, что «организованный характер крестьянскому революционному движению придал только рабочий класс и большевистская партия». Наконец, оказалась недооценена роль Александра Невского, который остановил движение немецких рыцарей на Восток.
Все перечисленные замечания задавали новые координаты советской исторической политики. Сохранился акцент на Октябрьской революции как главном событии в мировой истории и ее благотворном влиянии на историю народов СССР, но при этом прозвучал призыв отказаться от нигилистического взгляда на русскую историю и положительно оценить многие ее события и явления[139].
Роль Сталина как главного историка и живого классика марксизма-ленинизма, имеющего право критически относиться к отдельным высказываниям в сочинениях уже умерших и канонизированных классиков марксизма, подтвердилась его работой «О статье Энгельса “Внешняя политика русского царизма”». В ней было подвергнуто критике высказывание Энгельса о России как «жандарме Европы». Подчеркивая тот факт, что внешняя политика русского царизма мало отличалась от политики других великих держав, а где-то даже была гораздо честнее и прогрессивнее, Сталин тем самым частично ее реабилитировал, снимая клеймо ее абсолютной реакционности. Статья была опубликована только в 1941 г., но ходила в многочисленных копиях и была широко известна в партийных кругах[140].
Синхронно с идеологическим перевооружением проходили и институциональные изменения. На базе Института В. И. Ленина и Института К. Маркса и Ф. Энгельса был создан единый Институт Маркса-Энгельса-Ленина (ИМЭЛ), целью которого было изучение и издание наследия классиков марксизма-ленинизма[141]. Новое направление внутренней политики потребовало вернуть историческое образование в вузы. Еще в 1931 г. были созданы Московский институт философии, литературы, истории (МИФЛИ), а в Ленинграде — ЛИФЛИ. В этом же году открылся
