признаюсь, что я почти ничего не предпринимал еще; но притом сказать правду, едва ли я что-нибудь могу собрать об них верное, потому что я не могу, хотя бы и хотел, ознакомиться с ними так, как я был знаком с Лисьевцами, с которыми и между которыми я жил и которые открывали мне свою душу, а этих я могу только видеть, а потому все замечания мои будут почти поверхностные; — но при всем том я не оставляю мои намерения предпринять что-нибудь, и о всех успехах и неуспехах — не премину известить Вас; касательно же языка и особенно грамматики, скажу Вам откровенно, займусь или не займусь, это будет зависеть от того, как примут мою Лисьевскую грамматику гг. ученые, т. е. Академия, и даже примет ли?
В письме своем изволите говорить, что Вы надеетесь, что я не удержу под спудом и других сведений об Алеутах; не знаю, удастся ли привести к окончанию свое марание, которого уже намарано более 25 листов; некоторую часть из оного (о характере Алеут) я поднес Фердинанду Петровичу, и я уверен, что он сообщит Вам сие мое, может быть, слишком близорукое замечание. Прочее же марание я не иначе хочу доставить, как лично Вам, т. е. по прибытии моем в С.-Петербург. В прошедшем моем письме я намекал Вам о моем намерение быть в Петербурге для перепечатания Алеутского катехизиса; это намерение не только не охладело во мне по сих пор, но более и более увеличивается в своем объеме, и с будущего почтою начну хлопотать о приведении его в существенность и с тем вместе буду утруждать Вас просьбою содействовать мне в этом Вашим ходатайством и советами.
С 1-го сентября 1835 я, по препоручение Фердинанда Петровича, принялся вести Метеорологический журнал. И принялся с удовольствием, потому что ему угодно было препоручить мне, а Вам таковые записки интересны. — И потому не упущу ничего по сей части.
Приложенная Вами книжка об Американских языках очень интересна. И хотя я, по незнание Немецкого языка, не мог ею еще воспользоваться совершенно, но сколько мог видел, что большое сходство имеет Лисьевский язык с Thiroki (pag. 47) в глаголах, а все вообще в именах и также глаголах и проч. Впрочем Вы сами изволите усмотреть, если только время дозволить Вам заглянуть в ту и другую.
Позвольте поблагодарить Вас от искреннего сердца моего за то, что Вы приемлете участие и в моей радости, по случаю сопричисления меня к ордену; но слухи вернейшие до меня дошли, что в получении сего отличия, очень для меня лестного, я премного обязан Вашему старанию. Это уже чрез меру! Боже мой! чем я возблагодарю Вас за такое внимание! по крайней мере примите не льстивое уверение, что я до пределов жизни моей пребуду с истинным моим высоко почитанием к особе Вашей и сердечною благодарностью и совершенною преданностью, Вашего Высокоблагородья Покорнейшим слугою
Иоанн Вениаминов.
Ноября 21 дня 1835 г. Новоархангельск.
Письмо 8
Ваше Превосходительство Милостивый государь Феодор Петрович!
С величайшим удовольствием и радостью получил я весть о возведении Вас на степень превосходительства, с получением коей имею честь поздравить Вас от искреннего моего сердца, — но в то же время родилась мысль во мне, что уже слишком высоко для меня иметь переписку с особою Вашею. И, простите моей откровенности, если бы я не был уверен в прямой доброте сердца Вашего, то ни по каким причинам не осмелился бы я писать к Вам. И в сей-то уверенности начинаю и приемлю смелость писать ныне и после, если только Вы позволите.
Наконец вот и обещанный мною Словарь Лисьевского языка! Я ни слова не скажу об нем здесь, ибо, что можно и нужно было сказать об нем, я оказал в предисловиях. Только скажу то, что я говорил и прежде, т. е. если бы я не имел чести быть знакомым Вам и не был ободряем Вами, то бы никогда не принялся за таковой труд, не по моим силам и для меня по истине бесполезный во всех отношениях. Ах! с каким нетерпением я ожидаю вести о моей Грамматике! Как и что было с нею — моею бедною и глупою дочкою! удостоилась ли она принятая Академии! Но, что бы ни было с нею и сим словарем, я не огорчусь даже и тогда, когда бы никто не взглянул на них; ибо я вполне доволен сим трудом моим, отнюдь не потому, чтобы я считал оный важным и совершенным, но единственно потому, что сей труд мой хотя несколько интересует Вас — Вас, сердечное уважение и преданность к коему я унесу с собою во гроб; и что он может быть некоторым доказательством моей к Вам благодарности, равной моему к Вам уважению. Внимание Ваше к оному и ко мне для меня неоценимо.
С Фердинандом Петровичем я имел честь писать к Вам и отвечать на письмо Ваше от 10 апреля 1835. Но считаю не излишним повторить то, что я говорил в письме моем. И в особенности мою сердечную благодарность за участие Ваше в исходатайствовании мне отличия, весьма редкого, особливо у нас в Сибири. Прибывшая сюда из Кронштадта Елена (16 апреля) достовернейшим образом подтвердила, что я получением сего отличия особенно обязан Вам, как главному ходатаю.
Не знаю, едва ли и сотую часть Ваших надежд на меня, касательно исследования Колош, я могу оправдать; потому что я еще до сих пор ничего, решительно ничего не сделал. Впрочем ныне я могу представить некоторую причину к оправданию моему.
В начале января сего года в здешний край прибыла небывалая гостья, которую называют ветреною оспою. Сия страшная гостья в 2 месяца погубила 300 человек Колош, из числа живущих подле крепости. Число ужасное! И даже по сие время не оставила их. Нельзя доказать, откуда она пришла сюда! Она еще в начале декабря прежде всего появилась в крепости на одном мальчике — креоле; потом, без всякого видимого посредства, начала перебирать Креол и Алеут, но при всех мерах осторожности и пособий из всех бывших в оспе, коих насчитывают более 100 челов., умерло только 14 человек, в числе коих почти все старики; русских же никого не тронула оспа, кроме какого-то чухонца, впрочем также выздоровевшего. Но перешедши к Колошам, она начала свирепствовать во всей силе так, что от 8 до 12 челов. умирало каждодневно; впрочем потому именно, что не хотели принять тех мер, какие были приняты у нас, т. е. не
