него я узнаю все, что делается к что думается при дворе. Захочу я, например, узнать что происходить в вашем сердце, и он мне тотчас же все скажет. Таким же образом он мне легко откроет, о чем так задумалась кузина Генриэтта, которая уже столько времени упорно молчит и, по-видимому, готова даже плакать, или о чем так таинственно шепчется кардинал, вон, под тем деревом, с герцогом Вильруа.
Мар. Презабавная шутка!
Фил. Граф Данжо, вы непременно внесите и этот факт в свои заметки. У брата Людовика, как и у противного Сократа — бюст которого так напугал меня в детстве, что с тех пор я ненавижу всех философов, — так вот, говорю я, у брата Людовика есть свой специальный демон, посещающий его то днем, то ночью.
К-ва. (которая прислушивалась с некоторым беспокойством). Филипп, что ты там рассказываешь?
Фил. Я, ваше величество, только повторял роль, которую исполнял в балете «Четыре времени года», роль Нимфы Эхо. Брат Людовик уверяет, что имеет тайного агента, который передает ему все, что говорится, делается и даже думается при дворе; так что теперь от него ничего уже скрыть нельзя.
Принц. Генр. (смущенная). Боже мой! Неужели это правда!
Фи. Ага! Генриэтта, как ты испугалась! Вероятно у тебя совесть не совсем-то чиста. (Графине Ля-Мот, делающей ему знак рукой.) Что вам угодно?
Генр. (королеве, пока Филипп разговаривает с гр. де-ля-Мот, а Беринген подходит к Мазарини). О, ваше величество! если только это правда, то король непременно узнает, что брать мой Карл со вчерашнего дна скрывается в Венсене. Не лучше ли предупредить его?
К-ва. Успокойся, моя милая. Во-первых, этот специальный демон, о котором я слышу в первый раз, ничем до сих пор себя не проявил я, по всей вероятности, существует только в пылком воображении Филиппа. А во-вторых, если Людовик и узнает, что английский король возвратился, не смотря на эдикт изгоняющий его из Франции, то не забудь, что эта тайная поездка совершена с моего разрешения и что Людовик всегда был хорошо расположен к своему кузену Карлу. Ты теперь видишь, что брату твоему положительно нечего опасаться.
Генр. Со стороны Людовика, конечно, опасаться нечего, но со стороны кардинала Мазарини…
К-ва. (с грустной улыбкой). Да, надо признаться, что кардинал, будучи другом господина Кромвеля, поневоле должен находиться в числе недругов английского короля,
Генр. Увы! Он это доказал и на деле. Бедная матушка надеялась, что по смерти узурпатора кардинал вспомнит и о моем брате Карле. Но вот узурпатор умер, Карл поспешил явиться, и что-ж он сделал? Ричард Кромвель был уже признан Францией и двор уже носил траур по отце его, Оливьере.
К-ва. Ах, дитя мое! Все это может измениться. После дождливых дней, выглянет и солнце. Вспомни то время, когда король, Филипп и я умирали с голоду в Мелене, а ты с матерью голодали в Лувре. Тсс…довольно… Вильруа нас подслушивает.
Гр. Ля-Мот (под руку с Филиппом.) Умоляю вас, ваше высочество, скажите, что сейчас говорил король Марии Манчини?
Фил. Восторгался ее костюмом, и, действительно, трудно вообразить себе, чтобы платье могло быть более к лицу.
Гр. Ля-Мот. Он, кажется, что-то упоминал о ее глазах. Вероятно сказал, что они прелестны?
Фил. О, нет! Это не довольно изящно и вычурно для племянницы кардинала; он сказал… Ах! какая у вас красивая бриллиантовая пряжка.
Гр. Ля-Мот. А вам эта пряжка не знакома?
Фил. Нет, знакома… и, как помнится, я ее видел на шляпе Людовика.
Гр. Ля-Мот. Не говорите так громко, а то можете возбудит ревность Марии Манчини… Ну так что же он сказал на счет глаз-то ее?
Фил. Что взгляд их глубок, как морская пучина.
Гр. Ля-Мот. А она?
Фил. А она ответила: «Неправильное сравнение, государь. Море изменчиво, а глаза мои обещают только то, что намерены сдержать»; тогда Людовик возразил: «взор ваш глубок, как лазурь расстилающегося над нами неба». «Вот, это вернее, — ответила она — хотя в на- стоящую минуту виднеются тучки на горизонте». Как видите, чисто аркадские пастушки! Однако, зачем вы у меня об этом расспрашиваете? Разве вы уже перестали любить красавца Шамаранда?
Гр. Ля-Мот. А она разве перестала любить графа Гиша?
Фил. Ого! Какие змеиные речи!
Гр. Ля-Мот. Я только говорю, что для узнания истины достаточно заметить, как граф де-Гиш неустанно смотрит на Марию Манчини и, как она, с своей стороны, всячески старается на него не смотреть.
Фил. Да, и придешь к заключению, что в один прекрасный день все будет кончено между королем и Мариею Манчини, как уже и теперь кончено между королем и графине де-ля-Мот.
ЯВЛЕНИЕ 2-е.
Те же, Жоржета.
Жорж. (со множеством букетов в руках). Ай, ай, ай! Помогите, сейчас все букеты разроняю.
Дамы. О! что за прелестные цветы!
Кавалеры. Ого! Какая красотка!
Кор. А! да это Жоржета!
Фил. (тихо Марии). Предупреждаю вас, берегитесь! Вы беспечны, как невинный ягненок, не забудьте, что здесь есть и волки,
Жорж. Да, да, это я. Отец мне сказал: «Мы не должны так поступать, как тот бургомистр, который, принимая у себя короля Генриха IV, поскупился угостить его хорошим вином, приберегая его для более торжественного случая. Я пойду в сад и нарву там что ни на есть лучших цветов, из которых ты наделаешь букетов и снесешь их дамам. Король, конечно, будет очень доволен этим; он у нас замечательно вежливый и любезный кавалер». Как мне сказали, так я и сделала. Отец срезывал цветы, а я приготовляла вам эти букеты. У меня вон сколько букетов, я право не знаю, как их и держать, они так и ползут из моих рук,
Кор. (к дамам). Mesdames, выручите ее из затруднительного положения, примите незатейливый дар бедной девушки. (Жоржету освобождают от букетов, но один из них она ни за что не хочет отдать.)
Жорж. Нет, нет, этот нельзя… Все, кроме этого. Он предназначен для короля (вполголоса королю) т. е. для Марии Манчини.
Кор. Отчего же именно для нее?
Жорж. Потому что этот букет самый красивый!
Кор. А почему букет Марии Манчини должен быть красивее других?
Жорж. А потому, что я сидела под столом, когда г. Беринген сказал королеве, что Мария Манчини с утра поджидала вас у окна. А если она поджидала вас у окошка, значит, она вас любит, а, если она вас любит, то и я ее люблю.
Кор. Ты славная девушка! Подожди! (Отрывает листок из записной книжки и пишет.)
Гр. Ля-Мот. О! Я наперед знала,
