ровесник», – подумал Константинов.
– Проходите, Юрий Иванович, присаживайтесь, – следователь указал рукой на стул, стоящий в метре от стола. Константинов подошёл к стулу и попытался придвинуть его ближе к столу, но тот стоял как прибитый.
– Не нужно этого делать, вся мебель прикреплена к полу, так положено, – улыбнулся следователь.
– Конечно, конечно. Извините, – Константинов присел на краешек стула.
– Располагайтесь поудобнее, Юрий Иванович, разговор у нас будет долгий, – следователь пролистывал рукописные листы бумаги, которые вынул из небольшой папки. Константинов успел прочитать на одном листике заголовок «Рапорт».
– Я слушаю Вас, – с дрожью в голосе сказал Константинов.
– Во-первых, меня зовут Александр Александрович, фамилия Петров. Я старший следователь по особо важным делам комитета государственной безопасности, подполковник. Буду вести Ваше дело. Во-вторых, слушать Вас буду я. Так что Вы сейчас мне всё спокойно и подробно расскажете, а я выслушаю. Затем все ваши показания запишу в протокол, Вы с ним ознакомитесь и подпишите. Так что, слушаю Вас, – следователь откинулся в кресле на спинку и внимательно посмотрел на Константинова.
– Я ничего не понимаю: почему меня задержали, схватили, привезли в тюрьму и держат здесь? Я ничего не сделал. – Константинова как будто прорвало, он говорил быстро и сбивчиво: – Я ничего не нарушал. За что меня арестовали?"
Александр Александрович громко стукнул ладонью по столу и, повысив голос, сказал:
– Прекратите, Юрий Иванович. Вот этого спектакля не нужно. Вас задержали с поличным в момент закладки контейнера с фотоплёнкой в мусорную урну. Есть фото и видеосъёмка этого действия. На фотоплёнке, которую Вы положили в контейнер, сфотографированы секретные документы, с которыми Вы работали в институте. Это всё, как говорится, медицинские факты. На основании чего Вы, Юрий Иванович, подозреваетесь в совершении тяжкого преступления, а именно в шпионаже в пользу иностранного государства, иными словами, в предательстве Родины. Уже всего этого достаточно, чтобы суд приговорил Вас к расстрелу.
Константинов побледнел, его руки начали дрожать:
– Я не понимаю, о чём Вы говорите. Я просто купил пончик и выбросил в мусорный бак банку из-под Пепси.
– Юрий Иванович, я бы с радостью поверил в вашу невиновность. Вы мне чем-то симпатичны, но дело всё в том, что наши сотрудники изъяли из мусорного контейнера все баночки и только на банке с фотоплёнками были Ваши отпечатки пальцев. Но и это ещё не самое страшное. На фотоплёнках, которые обработали наши специалисты, находятся фотографии чертежей системы, которой занимается ваша лаборатория в институте и сделаны они с чертежей, которые Вы получили в Первом отделе института за неделю до Вашего провала. Вот как-то так, Юрий Иванович.
– Этого не может быть, этого не может быть, – Константинов обхватил голову руками и раскачивался на стуле.
– Юрий Иванович, оставьте Ваши причитания, Вы им можете предаться в камере после допроса, а сейчас приступим к делу, – спокойно сказал следователь, – я слушаю Вас.
– Я не знаю, что мне рассказывать. Можно мне воды?
– Пожалуйста, – следователь налил полный стакан воды из графина и подал Константинову.
Тот жадно выпил, вода текла по подбородку и капала на рубашку: «Если желаете курить – пожалуйста», – и он придвинул пачку сигарет.
– Я в самом деле не знаю, о чём говорить, – уже спокойнее сказал Константинов, – лучше Вы спрашивайте меня, а я буду отвечать.
– Ну что ж, давайте попробуем так.
Допрос продолжался весь день. Александр Александрович несколько раз выходил из кабинета. Тогда в кабинет входил конвоир и стоял у двери. Однажды следователь вышел надолго и когда вернулся, чувствовалось, что он пообедал. Константинову обеда не предложили.
Когда его привели в камеру, было время ужина. Дежурный просунул ему в окошко, которое было сделано в двери камеры, алюминиевую чашку с тушеной капустой, поверх которой лежал кусок серого хлеба и поставил солдатскую кружку с холодным чаем. Отнеся всё это на стол, Константинов сел на табурет и задумался. Аппетита не было совершенно. Он даже не прикоснулся к еде. Выпил только чай и начал вспоминать во всех деталях прошедший разговор со следователем. Его вопросы, свои ответы. И чем внимательнее он анализировал прошедший допрос, тем сильнее мучило непонимание, почему его арестовали. Следователь ничего не знал о его деятельности. У него был только один факт, это закладка, как он выражался, в мусорный бак банки с фотоплёнками. Следователь очень плохо представлял работу лаборатории, чем конкретно занимался Константинов. Когда он рассказывал о связном дяде Коле, сложилось впечатление, что следователь о нём слышит впервые. Внимательно порассуждав, Константинов пришёл к выводу, что он попался совершенно случайно, что за ним не охотились и не следили. За все три года контрольные метки в его квартире ни разу не были нарушены. Оперативники, скорее всего, как-то узнали о том, что мусорный ящик у киоска используется для передачи информации. Хотя и здесь есть нестыковочка. Тогда они должны были хватать всех, кто выбрасывает банку из-под Пепси. Но задержали именно его. Почему?
Он просидел на табурете около стола до самого вечера. Вошёл конвоир, забрал чашку с нетронутым ужином и опустил шконку. Константинов перебрался на постель и лежал, положив руки под голову. Лежал и думал. Почему его арестовали, ведь он скрупулёзно выполнял все рекомендации дяди Коли касающиеся его безопасности? Ни разу не нарушил ни один пункт из инструкции. И чем больше Константинов думал, тем сильнее в нём крепла уверенность, что попался он совершенно случайно. Теперь нужно подумать, как вести себя на допросах. Хотя, собственно, обманывать и пытаться что-то скрыть, смысла не было. Выгородить себя, перевалив вину на кого-то, другого не получится. Как сказал следователь, его взяли с поличным и одного факта, что он сфотографировал и пытался передать секретную информацию, составляющую государственную тайну, достаточно для расстрела.
Зачем он начал выполнять пункт инструкции после получения аварийного сигнала? Ведь аварийный сигнал означал, что где-то в цепочке произошёл провал либо возникла угроза такого провала. Ему нужно было затаиться, уничтожить все улики: выбросить вместе с фотоаппаратом все плёнки, уничтожить тайник и продолжить свою жизнь нормального человека. А ещё лучше – сразу уволиться и уехать куда-нибудь подальше, в другой город. Деньги у него были. Он их закопал на даче у дома в стеклянной банке. Там было тридцать тысяч рублей. Этого более чем достаточно. Вот про эту банку говорить следователю не стоит. Ещё дома в тайнике на антресоли было около десяти тысяч. Интересно, нашли они при обыске тайники или нет? Если нашли, то следователь обязательно об этом скажет. А если нет? Может, ему самому рассказать о нём? Стоит, наверное, помогать следствию, тогда, возможно, суд
