— Нет! Я женюсь на тебе. Как ты не понимаешь? Я люблю тебя. Ты любишь меня. И все в порядке!
Он был прав, но в тот день это явилось слабым утешением. Я все-таки позволила ему обнять меня и отчаянно цеплялась за него. Мне было непонятно, как я могу так любить его и при этом быть такой несчастной.
— Ты рада, что у нас будет ребенок? Признайся, — попросил меня Дэви, — ты по-настоящему счастлива!
— Да-да, конечно.
Я обняла его, но внутри меня не было ничего, кроме этой лжи. «Попрощайся с колледжем, Хаш». Я уткнулась лицом в его плечо и застонала. Я проведу молодость, сидя за кухонным столом, как моя мама, — похудевшая, измочаленная, с ребенком, сосущим мою грудь. Мне даже выйти будет некуда — только в сад, собирать яблоки…
И тут вдруг старая яблоня заговорила со мной: Даже самый лучший плод не всегда легко нести.
Моя свадьба с Юэллом Дэвисом Тэкери была назначена на холодный мартовский понедельник. В окружной суд я пригласила только Мэри Мэй, двух стареньких родственниц со стороны Макгилленов, которые считали, что я всегда поступаю правильно, и дядю жениха, доброго Генри Тэкери, ветерана Второй мировой войны, покрытого шрамами снаружи и изнутри.
Мэри Мэй страшно обрадовалась тому, что будет подружкой невесты.
— Теперь мы с тобой станем сестрами! — воскликнула она. — Я больше не буду чувствовать себя такой одинокой,
Дэви надел новый синий костюм, он постоянно улыбался, всем говорил, что вот-вот лопнет от радости, но смотрел на меня тревожно. Думаю, он подозревал, что я с не меньшей радостью оказалась бы где-нибудь в другом месте. Он просто еще не хотел этого признавать.
Я выбрала белую юбку и строгий белый блейзер и сказала себе, что обязана выглядеть счастливой, — хотя бы на людях. Мы отправились в кабинет судьи Редмена, который должен был провести церемонию, но судья выставил Дэви из комнаты и плотно закрыл дверь.
— Ты потеряла рассудок, мисс Хаш? Ему же красная цена десять центов, хотя на вид два доллара! Он ведет себя прилично только ради тебя. Я не сомневаюсь, что ради тебя он пройдет по горячим углям, но я бы не поставил и цента на его будущее. Очевидно, ты не возражаешь против того, что твой жених курит травку, накачивается пивом, с огромным удовольствием дерется и гоняет на старых развалюхах. — Судья перевел дух. — Но осмелюсь напомнить, — мягко сказал он, — что этот симпатяга не спешит отворачиваться, когда с ним заигрывают девушки.
Я спрятала дрожащие пальцы за букетом желтых нарциссов. Они цветут даже в заморозки. И я сама такая же.
— Людям просто нравится сплетничать. Дэви самый красивый парень в округе, поэтому ему завидуют…
— Хаш, среди твоих яблок только одно гнилое. И это Дэви Тэкери.
— Он всегда готов помочь мне! Никакой он не гнилой!
— Дэви Тэкери будет поддерживать тебя, когда ты отправишься учиться в колледж?
— Я решила отложить поступление на пару лет. На ферме слишком много дел…
Редмен искоса посмотрел на меня.
— Мисс Хаш, у меня две внучки твоего возраста. Так что я не совсем остолоп и кое-что смыслю в уловках молодого поколения. Я задам вопрос напрямую. В твоей духовке зреет яблочко от Дэви Тэкери?
Я обмякла.
— Да, ваша честь.
— О господи… — Он склонил голову, будто в молитве, потом вздохнул и сурово нахмурил густые седые брови. — Мне следовало поставить одно условие, когда я пообещал сохранить за тобой ферму. Ты должна была держаться подальше от Дэви Тэкери.
— Нет, ваша честь. Я выбрала его, в этом все дело. Он подходит мне, а я подхожу ему.
— Хаш, тебе не удастся сделать из Дэви Тэкери приличного человека, даже если ты выйдешь за него замуж.
— Я выхожу за него, потому что люблю его. Я не дура. Да, он отец моего ребенка. Я понимаю, что сейчас женщины рожают детей, не выходя замуж. Свободная любовь и все такое. Но я по таким правилам не играю. Мне слишком дорого мое доброе имя. Так вот. Наш брак с Дэви снимет все вопросы по поводу моего чувства ответственности и способности управлять фермой.
Я не произнесла больше ни слова и напряженно ждала, что скажет судья Редмен. Я боялась, что он снова начнет спорить. Его слова и без того вертелись в моей голове. Они жужжали, словно злые пчелы, которых я не могла укротить.
Судья вздохнул.
— Я не отберу у тебя ферму, мисс Хаш. У тебя и без того будет достаточно забот. Боюсь, гордость тебя погубит.
— Спасибо, — прошептала я.
Редмен покачал головой:
— Не за что меня благодарить.
Через пятнадцать минут я уже была женой Дэви.
В августе я была на пятом месяце и выглядела так, словно проглотила шар для игры в боулинг. Я все время сосала ломтики яблок, замоченных в соленой воде, чтобы справиться с приступами так называемой «утренней тошноты», которая у меня не проходила двадцать четыре часа в сутки. В то лето я потела в широких футболках и мешковатых шортах, которые купила на блошином рынке в кинотеатре на открытом воздухе. Не стоит удивляться — в горах почти все имеет двойное предназначение в соответствии с необходимостью и идеалами прагматизма. Старый кинотеатр под открытым небом работал по вечерам в пятницу. Там демонстрировали в основном диснеевские фильмы, потому что во всех остальных было слишком много ругани и секса, чтобы их показывать на улице. Но по выходным владелец сдавал место под блошиный рынок. Платишь десять долларов — и получаешь пару складных столиков под тентом. Очень удобно. Я вешала вывеску «Ферма Хаш» и продавала яблочный джем и выпечку с яблоками или обменивала их на одежду для ребенка. К тому времени уже весь округ знал, что я беременна.
И тогда же я узнала о том, что у Дэви появилась девушка.
Однажды субботним вечером, когда почти все продавцы уже упаковали свои пожитки и уехали, я загнала ее в угол у бетонной стенки. Я, словно гончая, выследила ее по дешевому запаху поддельных духов. Она плавно двигалась в свете желтого фонаря, мотыльки и бабочки кружили у нее над головой. Некоторые спускались очень низко, и я могла бы поклясться, что пара-тройка запуталась в ее волосах, подстриженных, как у Фары Фоссет. К тому времени Фара уже потеряла былую популярность в Голливуде, но ее прическу еще многие годы копировли жительницы округа Чочино.
— Повернись! — негромко окликнула я ее.
Девица несла охапку пухлых бумажных пакетов. Дешевые джинсы обтягивали ее ягодицы так, что они были похожи на два готовых лопнуть воздушных шара. Она повернулась ко мне, удивленная тем, что на рынке еще кто-то остался, и испуганно охнула.
— Его здесь нет, так что никто тебе не поможет. — Я подняла револьвер, который мой отец привез из Кореи, и прижала дуло к ее лбу прямо между бровями.
— Боже ты мой, — пробормотала она и начала пятиться, прижимая к груди пакеты с покупками и тихонько взвизгивая.
