и дикой Седьми-озерной пустыни, страдая от изнеможения и голода, но, помолившись, уснул сном праведника. Ему приснился огонь, выходящий из земли. Пробудившись, он побежал туда и увидел большой вековой дуб, на ветвях которого висели приношения, сделанные идолопоклонниками-черемисами своим языческим богам; сии нечестивые дары оскверняли то место, но после молитвы странника на небе сверкнула молния, раздался страшный гром, эхом отозвавшийся вокруг. Сраженный молнией, дуб с треском зашатался и рухнул на землю, его ветви, ствол и корни охватил посланный Богом карающий огонь и испепелил древо начисто, не оставив даже горсти золы. Так оскверненное место очистилось и стало пригодным для отшельничьего скита.
Долгие годы праведник провел здесь в одиночестве, вдали от мирской суеты, принимая несчастных, утешал их, давал советы и молился с ними. Услышав о его святости и воодушевленные его примером, к нему присоединились другие отшельники. Тогда казанский архиепископ поселил его в городе рядом с собой[82], а в Седьмиозерной пустыни порешил основать монастырь[83] и построить храм[84] в честь Смоленской иконы Божией Матери. Строительство было закончено быстро, икону торжественно поместили в храм, и она сразу же начала творить чудеса: дорога из Казани в монастырь была плохой и тяжелой, но, как только путник на мгновение прикасался к иконе, усталость как рукой снимало.
Прошли годы. Архиепископа и святого отшельника уже давно не было в живых, когда в городе вспыхнула эпидемия чумы[85]. Казань, соседние деревни, всю губернию охватил ужасный мор. Умерших было так много, что их не успевали хоронить, оставляя на съедение собакам и волкам. Были совершены публичные моленья, но напрасно; отчаяние охватило губернию. Не зная, кого следует винить в этой напасти, народ начал убивать врачей. И тогда один священник вспомнил о высокочтимой иконе, некогда принесенной святым отшельником. Это была последняя надежда. Все горожане двинулись в Седьмиозерный монастырь за иконой и принесли ее в Казань. С ней обходили дома, и везде она возвращала жизнь умирающим и здоровье больным; чума исчезла за несколько дней.
С тех пор иконе приписывается множество других чудес, перечислить которые здесь невозможно. Добрая и жалостливая к обиженным, она в случае необходимости бывает решительной. Очень часто она сама покидала церковь, куда ее приносили и где ей не понравилось, и возвращалась в свой монастырь. Если, напротив, место ей нравится и она хочет в нем остаться, то делается столь тяжелой, что носильщики не могут ее поднять.
Каждое лето[86] в день годовщины избавления от чумы икону с большой помпой привозят в Казань; это главный праздник для города и всей губернии. За иконой едут в Седьмиозерный монастырь. Доставив в Казань, ее носят по церквам города, жилищам больных и немощных людей, которые не могут сами прийти к ней. Ночь перед торжественным въездом она проводит в маленьком Кизическом монастыре[87], находящемся в лье от Казани.
На столь великое празднество съезжаются все жители Казанской и соседних губерний. В самый разгар сельской страды они бросают свои дома и урожай, при этом богатые берут с собой в дорогу все свои сбережения, а бедные с характерной для русского человека беспечностью просто стремятся попасть в Казань и присутствовать на торжествах. Они не думают о том, как туда доберутся и как вернутся обратно, идут пешком двадцать, тридцать и даже пятьдесят лье, ночуя под открытым небом и живя на подаяние.
Празднование в честь Седьмиозерной иконы Божией Матери в Казани
Таким образом, везде сотни несчастных с нетерпением ожидают этого празднования. Больные и немощные, они тащатся на дороге с клюкой и узелком с провизией; надежда служит им поддержкой и наставницей. Они верят, что икона избавит их от страданий, а если смерть застанет их в пути, то на все воля Божья. Если же святая икона не даст им исцеления, они не держат на нее зла. Видимо, полагают они, она хочет подвергнуть их еще каким-то испытаниям и только тогда утешить и помочь. Поэтому они не жалеют затраченных усилий и на следующий год вновь идут в Казань, веря, что теперь икона их точно излечит; кроткая вера и смирение с судьбой – в этом вся русская душа!
По всем дорогам тянутся повозки: здесь и древние тарантасы, в которых едут, лежа на сене или соломе, и наполовину разбитые неудобные телеги, готовые в любой момент опрокинуться. Рядом с этими первобытными экипажами с трудом плетутся люди, часто просто босиком. Они ночуют во дворах грязных трактиров на окраинах Казани, в городских парках, в рвах кремля и бог знает где еще! Вот несколько приличных на вид, но робких и запуганных чувашей, а вот бредут в Казань несколько диких и недоверчивых черемисов в некогда белой одежде; формально православные, но в душе и по обычаям язычники, они, поверив побасенкам попов и крестьян, оставили свои леса, чтобы увидеть икону, которую почитают самым могущественным идолом своей новой религии.[88]
В день, когда православная святыня, покинув свое постоянное место пребывания, должна была прибыть в Кизический монастырь, я отправился туда впереди толпы паломников. Они разделились на две группы. Первая, состоящая из наиболее ленивых и вполне довольных жизнью, ожидала икону перед монастырем на пыльной дороге; вторая отправилась за ней в Седьмиозерный монастырь. Каждый год у мужиков есть два способа ублажить сию святыню: одни борются и даже дерутся за право нести ее, другие толкутся в монастырской колокольне, чтобы получить возможность звонить в колокол по ее прибытии.
У русского народа вообще существует множество религиозных обрядов, причем некоторые довольно опасны для здоровья. Например, каждый год во льду делается прорубь, и священник благословляет реку. Мужики набирают ее в бутыли и пьют, считая священной, а в Москве мне приходилось быть свидетелем, как наиболее истовые верующие даже купались в ледяной воде Москвы-реки, не думая, что это может привести к воспалению легких, ведь, по их мнению, освященная вода безвредна для организма!
Благодаря любезности полицмейстера я смог пробраться сквозь толпу и попасть в Кизический монастырь. С высоты его колокольни мне открылось огромное скопище паломников; вдали на фоне голубого неба в лучах солнца ласково и причудливо сияли звонницы Казанского кремля, купола церквей и мечети. Со стороны города надвигалось огромное облако пыли, поглощая поднявшую его толпу: у русских принято идти быстрым шагом во время религиозных процессий. Пыль неслась и кружилась, напоминая торнадо.
У ворот монастыря стояли священники в парадном облачении. Внезапно
