цвета?
Вот и моя жена так считает.
Так вы б ее послушали.
Джеймс действовал кистью так, как ему показал Ллойд, ровные ритмичные мазки, дыхание стихло почти полностью, в открытую дверь долетали шум моря и перекличка птиц, легкий ветерок освежал воздух внутри, но не сдувал золу из очага. автопортрет: грунтовка холста с островным мальчиком
Они загрунтовали двенадцать холстов. Джеймс вымыл кисти в растворителе — Ллойд показал ему как.
А зачем вы сам-то, мистер Ллойд, если можно купить загрунтованные?
Мне нравится ритуал. Делать так, как это делали много веков.
Почему?
Видимо, чтобы знать, что там вся работа моя. Холст-то не ваш, мистер Ллойд.
Верно, зато картина моя.
Теперь уже неправда. Это моя картина.
Ллойд медленно кивнул.
Верно, Джеймс.
Вы сегодня на утесы пойдете, мистер Ллойд?
Да.
Можно с вами?
Нет.
Джеймс взял пустую миску из-под каши. Вы чай допили?
Допил.
Джеймс собрал чашки и чайник. Спасибо, Джеймс.
Ну, у вас все путем, мистер Ллойд. Завтра положим второй слой.
А потом дадите порисовать?
Может быть.
Александр Гор, боец Полка обороны Ольстера, стоит перед казармой на Мэлоун-роуд в Белфасте, начало двенадцатого дня, среда, шестое июня. Ему двадцать три года, протестант, четыре месяца как женился. Девятнадцатилетняя жена беременна первым ребенком.
По Мэлоун-роуд в сторону казармы едет грузовик. Два бойца ИРА открывают огонь и убивают Александра Гора.
По пути на утесы — твидовая кепка на голове, руки глубоко в карманах темного провощенного плаща — старуха в черном помахала ему рукой.
Dia dhuit, мистер Ллойд.
Он помахал в ответ, ладонь на воздухе сразу остыла. Добрый день.
И громко рассмеялся.
бретань, 1889
bonjour monsieur gauguin II
автопортрет
Пошел дальше, насвистывая
ирландия, 1979
dia dhuit, мистер ллойд
автопортрет
В субботу, девятого июня, Джозеф Макки заходит в мясную лавку в Белфасте, неподалеку от торговой галереи на Касл-стрит, где он работает швейцаром. Ему тридцать четыре года, католик, член официальной ИРА. Подъезжают два бойца Ассоциации обороны Ольстера на мотоцикле, четырежды стреляют ему в голову, нажав на газ, чтобы заглушить звук выстрелов.
Работал углем, подбирая и сдувая отломившиеся кусочки, пытаясь ухватить пальцами танец света и тени — довести его до совершенства, и можно браться за масло, голубой, серый, зеленый, черный и бежевый на утесах
недоступная красота
край континента
оконечность империи
черный, серый, синий, голубой, белый и серебряный для вспененного искристого моря, все оттенки синего для бескрайнего неба, лазурный, небесный, бирюзовый, лиловатый, кобальтовый, прусская лазурь, персидская синь, французский синий, послойно, плотно, индиго, сине-серый, марс черный, жженная кость, до бесконечности.
Сев поближе к краю, он зарисовал контуры утеса, провел горизонт у самого верха листа. Выше линии, за рамкой этой картины, добавил солнце, каким видел, почти прямо над головой. Отследил, как свет падает на поверхность утеса, перенес на бумагу,
скопировал, как солнце затеняет и озаряет обнажения камня, пещеры, складки и трещины. Поймал свет, когда он падал прямо на утес, когда просачи* в алея, дробясь, сквозь мимолетное облако, и солнце и тень менялись от мига к мигу.
Открыл чистый лист, снова набросал контуры утеса. Опять взял карандаш, проработал основание скалы, закапываясь вглубь, охотясь за тем мигом, когда остров разрезает море напополам, серый гранит разъят океаном, накатывающим на сушу, оглушительный рев, с которым вода взлетает в воздух, превращает его в пену, взвесь, капли, искрится на полуденном солнце.
На лист упала тень. Он поднял глаза. К небу. Охота за облаками. Тень падала сзади. Он обернулся. Опять Джеймс, на сей раз с фляжкой и узелком из кухонного полотенца. Ллойд отбросил карандаш. Грифель обломился о камешек.
Тебе чего надо?
Вы забыли поесть.
Правда?
Да.
Джеймс поставил еду на землю.
И не завтракали.
Правда?
Не проголодались? Я б с голоду умер без завтрака.
Ллойд уронил блокнот на траву. Отвернулся от утеса.
Там чай, что ли?
Он самый, мистер Ллойд.
Неплохо бы выпить чая.
Джеймс налил ему.
Я вторую чашку принес, мистер Ллойд. На всякий случай.
Вот и молодец.
Джеймс налил и себе чаю.
Так вы не проголодались, мистер Ллойд?
Я могу по целым дням не есть. Видимо, я не
много верблюд.
Джеймс растянулся на траве.
Там еще брак, мистер Ллойд. Где бутерброды. Брак — это что?
Фруктовый пирог.
То есть твоя бабушка меня простила?
Его вам мама испекла.
Ей разрешили приготовить чай?
Бабушка отказалась.
Ллойд улыбнулся.
Да, плохо мое дело.
Уж это точно.
Джеймс указал на кухонное полотенце.
Я люблю брак с чаем, сказал он.
Что, правда?
Правда.
Хочешь кусочек, Джеймс?
Не откажусь. Если вы предлагаете.
Они пили и жевали.
Да, согласен, сказал Ллойд. С чаем очень вкусно.
Джеймс поднял блокнот.
Сильно нарисовано, мистер Ллойд.
Спасибо, Джеймс.
Бан И Флойн сказала, море поднимается. Пожилая женщина в черном? Твоя прабабушка? Да.
Я ее видел. Очень старая.
Она самая.
А откуда она знает? Про море.
Говорит, от фей. Они, типа, боятся, как бы не
утонуть.
А ты ей веришь?
Джеймс рассмеялся. Покачал головой.
Она просто на утесы смотрит. На все различия,
с самого детства.
И сильно все изменилось?
Слегка. Но она все видит.
Ллойд подлил чая, посмотрел на море.
Ну, здесь-то безопасно, Джеймс.
Сегодня-то уж точно все путем будет, мистер
Ллойд.
Джеймс полистал блокнот, посмотрел на другие рисунки.
Вы некоторые зачеркнули.
Да, я так делаю.
Почему?
Получились плохо.
А когда хорошо получаются — вы это откуда понимаете?
Понимаю, и всё.
Нет, ну откуда?
Просто чувствуешь себя счастливым. Довольным. Сюда поглядеть — ух и несчастная у вас жизнь.
Ллойд рассмеялся.
А вы меня сегодня будете рисовать, мистер Ллойд?
Сегодня не буду, Джеймс.
А почему?
Над утесами работаю.
А меня когда закончите?
Когда напишу утесы.
Джеймс лег на траву.
Так я уже состарюсь.
Он закрыл глаза.
Хорошо тут,
