чего, ещё не били?
– Били.
– Слабо били, не били, а гладили. Когда мы с Пиночетом были духами, здесь был дед такой, Брызжик, очень любил, чтобы ему перед сном сказки рассказывали, без сказки не засыпал, если повторяешь одну и ту же сказку, он сердится. А когда Брызжик сердится, то он берёт гантелю и бросает её в спальное помещение – кому повезёт. Здорово, да? Ты спишь, а тебе в голову десятикилограммовая гантеля прилетает – сюрпрайз! Если сказка казалась ему скучной, он снимает дужку с кровати, и ебашит тебя по голове – веселее давай! Приколист был этот Брызжик, бил и приговаривал – думай позитивно! Клёво, да? Пиночет, покажи ему.
Пиночет повернулся спиной, раздвинул волосы на затылке, и я увидел несколько уродливых шрамов, беспорядочно пересекающих кожу головы.
– Пиня никогда не умел сказки рассказывать.
– Трогательно.
– Угу, а ещё у нас с Пиней шишки на груди были, незаживающие, синего цвета, и фанера дышала, можно было рукой подвигать туда – сюда, Брызжик отрихтовал.
Филя был мастер разговорного жанра, его речь журчала как ручеёк, слова лились нескончаемым потоком, скоро я перестал понимать их смысл, и видел только движение его губ, ход времени замедлился, очертания предметов утратили чёткость, несильно кружилась голова, руки налились тяжестью, я не смог бы поднять их даже на уровень груди…
– ..называется кайфуцу!
Филя ударил коротко, без замаха, ощущение было такое, будто я на скорости налетел на бетонную сваю – невозможно вдохнуть и выдохнуть, удар пришёлся точно в грудину, сердце замерло, я сползаю на пол, и вижу кафельную плитку пола, близко – близко перед глазами красные и жёлтые плитки, расположенные в шахматном порядке. Филя приседает рядом, и с интересом заглядывает мне в глаза, его губы продолжают шевелиться, я не слышу ни звука, только шум крови в ушах. Меня хватают за шиворот, и ставят на ноги, неожиданно появляется звук.
– Дыши.
– Что здесь происходит?
Мазепан стремительно входит в туалет, загораживая выход.
– Заходим мы с Пиночетом сюда, для того, чтобы справить естественные надобности…
– С каким ещё Пиночетом? С чилийским диктатором, что ли?
– С Пиней… то есть, рядовым Вафиным, так вот, заходим мы, а оно лежит тут поперёк прохода, дорогу загораживает, ну, мы и подняли это тело, прислонили к стене.
Мазепан подходит ко мне вплотную, я вижу сиреневые прожилки на крыльях его носа – тебя били?
Я отрицательно мотаю головой, речь ко мне ещё не вернулась.
– Точно?
Я мотаю головой утвердительно.
– Свободны. Шагом марш отсюда, оба, ты останься.
Филя и Пиня неторопливо, без суеты обходят ротного, и мы остаёмся в туалете одни.
Гоняют? – в голосе командира роты звучит сочувствие. – Я мог бы облегчить тебе прохождение службы, а то я гляжу, несладко тебе приходится, старшина тебя полюбил, чем ты ему досадил, кстати?
Ко мне вернулась способность говорить – я симпатичный, мне кажется, я ему нравлюсь.
– Понятно, и старослужащие к тебе неравнодушны, ты окружён всеобщей любовью. Хочешь, чтобы твоя жизнь изменилась к лучшему? Пошлём тебя в школу сержантов, получишь лычки, ничего тяжелее ложки поднимать не будешь, в карауле на пост выходить не надо, спи всю ночь – красота! Потом в отпуск поедешь, водка, девки, все радости жизни! Уволишься в нулёвку, сразу после приказа, уже в октябре дома будешь! Не служба, а мечта!
– Сладко… сладко поёте товарищ капитан.
– Всё правда, от первого слова до последнего, всё это твое, бери.
– Ага, а взамен, я должен заняться виртуозным стучанием, стук – стук – стук, я – твой друг!
– Какие убогие, нелепые представления о жизни. Ты не стучишь, ты сообщаешь о негодяях, совершивших правонарушение, исполняешь свой гражданский долг, это должен делать любой честный гражданин, только так мы можем пресечь неуставные отношения, мы устроим над мерзавцами показательный судебный процесс, отправим их в дисбат, остальные испугаются, и дедовщина будет искоренена! Ну, ты согласен? Соглашайся, и оставшиеся полтора года службы пролетят как один прекрасный день.
– Я в детстве один хороший фильм смотрел, «Кремлёвский мечтатель» называется…
– Я тебя не тороплю, такие решения просто не даются, подумай пару деньков.
– Нечего тут думать, никто меня не бил, у меня был приступ астмы.
– Из чувства ложного товарищества, ты покрываешь опасных преступников. Смотри, дело твоё, не хочешь как хочешь, здесь стукачей достаточно, и заставлять никого не надо, сами приходят, ты бы удивился, если бы узнал, сколько их – десятки!
Мазепан вышел из туалета, оставив меня одного. Я закуриваю, и гляжу в окно, на подступающий к казарме лес, за лесом идёт железная дорога…
Чего он тебе так долго втирал? – Филя неслышно вырос рядом.
– Уговаривал сдать тебя.
– И ты?
– Согласился. Жди вызова в канцелярию, поедешь на дизель.
– Узнаю, что стучишь, на дембель поедешь частями, в отдельных пластиковых мешочках, как Брызжик.
– А что с ним случилось?
– Огромное несчастье, все были шокированы…
–Что за несчастье?
– Смерть молодого, здорового человека – всегда несчастье (Филя деланно, со всхлипом вздохнул). Брызжик стоял в первом карауле, во вторую смену, в четыре часа пришли его менять, и нашли лежащим на железнодорожных путях, дембельнулся в виде фарша.
– Самоубийство?
– Наверное – Филя смотрел на меня, не мигая – разное говорят…
– Рота, строиться на вечернюю поверку!
Филя никак не отреагировал на вопли дневального, я пошёл строиться, порядок был таков: молодые стоят в первых рядах, старые позади. Старшина произносил фамилии, молодые громко выкрикивали «Я», старые негромко сцеживали звук, похожий на «и» краткое.
– Слабенко!
– Я.
– К тебе приехали родители, завтра получишь увольнительную.
– Есть!
Слабенко – парень моего призыва, здоровенный белобрысый бугай из Казахстана, огромные мышцы диссонировали с детским, сморщенным личиком новорожденного младенца. После поверки его плотно обступили.
– Лёха, пожрать принесёшь?
– Без базара.
– И покурить!
– Ясен пень.
– Надо придумать, как всё это заныкать, чтобы деды не нашли.
– Я в тумбочку положу, а там сами разбирайтесь.
– Лады.
– Слышь, ты, сюда иди – Слабенко звали к себе старые. Один из дедов ласково, по – родственному обнял блондинчика за плечи, его дружески тыкали в грудь, смеялись, шутили – когда речь идёт о жратве, даже старые становятся мягкими, и шелковистыми, в тех случаях, когда на горизонте маячит соблазнительный шмат сала, кокетливые кольца варёно – копчёной колбасы, похотливо текущая селёдка… Слабенко вернулся от дедов, воодушевленный оказанным приёмом – придётся с ними делиться, они просили.
– «Просили»? Ты чего, совсем лох?
– Ладно, жратвы на всех хватит, они из самого Казахстана не с пустыми руками приехали!
– Дело твоё.
Утром Слабенко ушёл в увольнительную, нас распределили на работу,
