биологии второго МГУ. С 1932 по 1937 год биостанция принадлежала Институту экспериментального морфогенеза. Вся лаборатория Л. Я. Бляхера на летние месяцы выезжала работать в Кропотово.
На этой же биостанции работали и сотрудники кольцовского Института экспериментальной биологии (ИЭБ), сам Н. К. Кольцов (1872–1940), Б. Л. Астауров (1904–1974), Н. П. Дубинин (1906–1998), В. В. Сахаров (1902–1969), Б. Н. Сидоров (1908–1980), Н. Н. Соколов, Д. В. Шаскольский, мой будущий папа, и многие другие. В. Кропотове и начался мамин роман с моим будущим папой. В то время мама ещё очень сильно переживала разрыв со своим первым мужем Николаем Ивановичем Рябовым. Папа относился к этому с большой деликатностью. Его утешения окончились нежной дружбой и последующей совместной жизнью в течение почти полувека.
Вспоминали, как я созывала всех играть в волейбол: «ребята, пелибоф!» Да, ещё дразнили: «а Наташа хрюкать не умеет!» А я, обижаясь, опровергала это заявление громким хрюканьем.
По рассказам, на биостанции работала Вера Михайловна Шель (Вермишель). Вот уж все потешались! Еще составляли фразу из трех фамилий сотрудников биостанции: «Не надо нам Всяких Дрянных Сундуков!» Сегодня (на дворе 2017 год), 21 февраля — день рождения моей мамы Э. Г. Ломовской, о котором мы с моей дочкой Олей каждый год вспоминаем. Кто же ещё теперь об этом вспомнит? Хотя есть ещё люди, которые помнят мою маму. Исполнилось 117 лет со дня её рождения и более 30 лет со дня её кончины в 1985 году. И вдруг из моей детской памяти возникла песенка-частушка, которую со смехом пели в Кропотово. Частушки, как правило, не имеют конца. Но вот несколько куплетов из этой кропотовской частушки, которые вдруг неожиданно сейчас (2017 год) возникли в моей памяти:
Не форси, форсун форсистый,
Я тобой не дорожу.
Я такими ухажорами
Заборы горожу.
Припев:
В лесу, говорят, в бору, говорят,
Росла, говорят, сосёночка,
Понравилася молодцу задорная девчёночка.
Припев:
Мы на лодочке катались
Золотистой, золотой,
Не гребли, а целовались,
Не качай, брат, головой.
Припев:
Ленты банты, ленты банты
Ленты в узел вяжутся,
А мой милый, ненаглядный
Диколоном мажется.
Это пелось наряду с серьёзными научными занятиями. Все же были ещё такими молодыми!
Моя мама Э. Г. Ломовская в это время, как уже упоминалось, — аспирантка лаборатории Л. Я. Бляхера. Тема её диссертации была связана с гистологическим изучением процессов физиологической регенерации у аксолотлей. В конце тридцатых годов моя мама защитила кандидатскую диссертацию и приняла приглашение молодого заведующего кафедрой гистологии Семёна Яковлевича Залкинда преподавать гистологию на этой кафедре в Военно-ветеринарной академии Красной Армии. У нас дома в ванной после войны вольготно жили аксолотли, хорошая модель для изучения регенерации тканей и на кафедре гистологии. Все девочки из нашего класса по очереди ходили на них смотреть. Своей работой на кафедре гистологии моя мама была очень довольна и проработала там долгие годы опять же до пресловутого 1948 года. Студенты Академии отзывались о ней с большим почтением и побаивались. К каждой лекции она имела только конспект. У неё, совсем ещё молодой женщины, не достигшей и 30 лет, уже был очень большой опыт преподавания. В первой половине 1930-х годов, как уже упоминалось, она преподавала в только что организованном на Дальнем Востоке Хабаровском педагогическом институте.
По совпадению или не случайно в том же 1948 году, перевернувшем судьбы учёных всех биологических дисциплин Советского Союза, Военно-ветеринарная академия была полностью реорганизована. Моя мама, Э. Г. Ломовская, была уволена из Академии по сокращению штатов, да и сама кафедра гистологии была ликвидирована. Мама мечтала поступить на работу на кафедру цитологии и гистологии биологического факультета МГУ, где заведующим этой кафедрой был Г. И. Роскин (1982–1964). Однако сам Г. И. Роскин и его жена Н. Г. Клюева (1899–1971) в это время подверглись страшному остракизму и были судимы Судом Чести, якобы за оглашение своего замечательного открытия — демонстрации противоопухолевой активности вещества круцина, за рубежом.
Позднее моя мама пыталась устроиться на работу в лабораторию роста и развития, которой заведовала М. А. Воронцова, руководитель её кандидатской диссертации, в Институт экспериментальной биологии АМН СССР. Свободные ставки в лаборатории как появлялись, так и быстро исчезали. Поэтому все усилия моей мамы оказались напрасными и она попала в самое пекло. Но это уже другая очень грустная история. Она — в этой книге моих мемуаров.
А вот и приятное воспоминание о Семёне Яковлевиче Залкинде из большой и интересной статьи Л. И. Лебедевой и И. К. Захарова, посвященной столетию со дня рождения Юлия Яковлевича Керкиса, крупного классического генетика.
«К концу близился 1958 год. Я (Л. И. Лебедева) устраивалась на работу в Институт цитологии и генетики Сибирского отделения Академии наук СССР. Это происходило в Москве, в лаборатории Н. П. Дубинина.
— Вы будете работать у Юлия Яковлевича Керкиса. Вам знакомо это имя? — спросил меня первый директор-организатор института Николай Петрович Дубинин.
— Нет, — простодушно ответила я. Он рассмеялся.
— Приходите завтра в это время. Я познакомлю Вас с ним. Вечером я позвонила известному гистологу профессору С. Я. Залкинду (это он рекомендовал меня Н. П. Дубинину).
— Семен Яковлевич, Вы знаете, кто такой Керкис?
— Да. Это известный генетик.
— Чем он известен?
— Прежде всего, своей преданностью классической генетике, своим отказом «олысенковиться».
— Он молодой, старый? Что Вы можете сказать о его человеческих качествах?
— Это молодой, красивый мужчина. Но, — смеется Семен Яковлевич, — он женат. И не на простой прихожанке, а на «столбовой дворянке», дочери академика А. А. Заварзина. Я надеюсь, Вам известна эта фамилия!
— Да. Гистологию мы учили по его учебнику.
Семен Яковлевич минуту помолчал, потом, смеясь, добавил:
— Юлий Яковлевич из тех, кому палец в рот не клади — откусит. Задиристый, но, безусловно, глубоко порядочный, интеллигентный человек. Вам повезло, Вы будете работать под началом известного генетика, ученика выдающихся ученых мирового масштаба. Желаю Вам успеха!»
Неожиданное продолжение рассказа С. Я. Залкинда. Леонид Максович Фонштейн, мой муж, с пятого по десятый класс учился вместе с Г. А. Заварзиным. В моей книге «Биолог Леонид Фонштейн» есть фотография учеников 9 или десятого класса, где будущий выдающийся микробиолог, академик РАН. Георгий (в классе именовался Егором) Александрович Заварзин (1933–2011) сидит крайний слева во втором ряду. Леонид Максович (Лёня), который для всех
