не могли общаться с членами Собора и находились под специальным контролем.
Но в самой гостинице «Россия» никакого видимого контроля не было, и мы могли свободно видеться друг с другом и переговариваться по телефону.
В первые дни, когда еще не съехались все приглашенные, мы все столовались в одном из больших ресторанных залов, а позднее – в огромном «банкетном» зале. Обедали в три часа дня, а ужинали вечером поздно, около девяти часов. Еда в первые дни была сравнительно скромной и без вина, а с переходом в «банкетный» зал – более изысканной и с винами (болгарскими и румынскими). В гостинице был размещен своеобразный «штаб» Патриархии (с сотрудниками Иностранного отдела) по координации и помощи всем гостям. Он обеспечивал нас автомобилями, шоферами, размещением по гостиничным номерам и пр. Во главе этого «штаба» стоял протоиерей Михаил Сырчин. Я его знал по его недавнему посещению Брюсселя вместе с архиепископом Минским Антонием. Архиепископ Антоний отзывался о нем как о «менее хорошем», по сравнению с другим его спутником, протоиереем Михаилом Турчиным. Подобная характеристика о. Михаила Сырчина строилась на том основании, что когда архиепископ Антоний прибыл в Брюссель с «визитом», о. Михаил в первые полчаса позвонил в советское посольство и сообщил о прибытии их делегации. Ко всему прочему, во время их пребывания в Брюсселе о. Михаил Сырчин вел себя так, что можно было подумать, что он был доверенным лицом в советских учреждениях. Но он был, ко всему прочему, человеком обаятельным, деловым, энергичным и производил впечатление, скорее, симпатичного человека. На него была возложена довольно трудная и ответственная миссия во время Собора.
Мне дали его «секретный» телефон, потому что официальный номер телефона постоянно был занят. В будущем это мне помогло: если мне нужно было договориться о некоторых встречах, я мог ему звонить непосредственно. Хотя чаще всего я прибегал к помощи сопровождавшего меня священника Владимира Есипенко.
В день приезда размещение в гостинице, паспортные формальности (паспорта, как обычно, отбирали) заняли столько времени, что было поздно ехать в церковь. Мне хотелось на вечернюю службу Отдания Пасхи, я был очень огорчен. Вместо службы пришлось пойти на ужин в ресторанный зал гостиницы, где я встретил приехавших на Собор архиереев – митрополита Филарета Киевского, архиепископа Ионафана Тамбовского, бывшего Экзарха в Америке, епископа Варфоломея Кишиневского, епископа Феодосия Черновицкого, епископа Савву
Переяславского и нашего Экзарха митрополита Антония. Было приятно встретиться со старыми знакомыми, но в этот вечер особенно интересных разговоров не получилось, тем не менее, мы смогли обсудить несколько важных моментов. Митрополит Антоний сказал, что на следующий день будет встречаться с митрополитом Никодимом и что эта инициатива исходила от последнего. Владыка Антоний сказал, что собирается говорить по всем острым вопросам: тайное голосование, единая кандидатура, постановления 1961 г. Более того, он добавил, что хочет попросить о встрече с Куроедовым и объяснить ему, какое отрицательное впечатление производит на Западе выбор Патриарха открытым голосованием, и что это, в конце концов, невыгодно даже для престижа советского правительства. Скажу прямо, что я тут же выразил сомнение в эффективности разговора с Куроедовым и добавил, что «лично я ни с Куроедовым, ни с Макарцевым встречаться и обсуждать эти темы не намерен». Я спросил митрополита Антония, как он отнесся к моему письму к митрополиту Никодиму. Он ответил, что вполне одобрил его содержание, и, по его словам, ряд архиереев в СССР, а именно: архиепископ Вениамин Иркутский, архиепископ Павел Новосибирский, архиепископ Леонид Рижский, архиепископ Кассиан Костромской и епископ Михаил Астраханский – письменно высказали Предсоборной Комиссии свое несогласие с постановлениями 1961 г. и настаивали на их пересмотре. «Видимо, Ваше письмо вселило в них надежду и смелость», – добавил владыка Антоний.
Присутствующий при нашем разговоре отец Всеволод Шпиллер, живо на все реагировавший, обратился ко мне с вопросом:
– А Вы читали записку архиепископа Вениамина Иркутского?
– Конечно, нет, – ответил я, – откуда же я мог ее достать, она за границей неизвестна.
– Да Вы попросите ее в Предсоборной Комиссии, они Вам обязаны дать, ведь это официальный документ.
– Что Вы! – сказал я. – Бесполезно спрашивать, все равно не дадут. Постараюсь достать ее другим путем.
Далее отец Всеволод сказал, что всех архиереев, подавших записки против постановлений 1961 г., вызывали в Москву в Предсоборную Комиссию и строго внушали им не выступать на Соборе против этих постановлений, «потому что они вытекают из советского законодательства о культах, и оспаривание их будет поэтому рассматриваться как антисоветский акт».
Точно то же самое внушали архиереям и в Совете по делам религии. «Кто будет противиться постановлениям о приходах, сломает себе ногу», – сказал Макарцев, по словам о. Всеволода Шпиллера.
Особенно строго говорили с архиепископом Павлом, так как кроме возражений против постановлений 1961 года он «собирал материал против митрополита Пимена» – имелся в виду указ Патриарха о недопущении к Причастию верующих в районах, затронутых холерой. А так как архиепископ Павел твердо стоял на своем и заявлял о намерении выступить на Соборе, его предупредили: «Смотрите, Вы и на Собор не попадете! Против Вас поступили обвинения в безнравственном поведении, одновременно по церковной и по гражданской линии… а для расследования нами послан в Вашу епархию Михаил Казанский. Если ревизия подтвердит обвинения, Вы будете уволены и на Соборе Вас не будет».
По словам о. Всеволода, в результате подобных разговоров архиепископ Павел уехал из Москвы в Новосибирск разбитым и нравственно и физически (он очень болезненный). Сейчас «ревизия» и проверки, происходившие в отсутствие (!) владыки Павла, закончились, но результаты ее неизвестны.
Я спросил о. Всеволода относительно архиепископа Ермогена (бывшего Калужского). Он ответил мне, что архиепископ Ермоген, конечно, против постановлений 1961 года и выбора Патриарха открытым голосованием и что он тоже писал в Предсоборную Комиссию. Более того, он дважды бывал в Москве, был принят митрополитом Пименом, долго с ним беседовал, Пимен его даже пригласил обедать, казалось, что между ними наладились добрые отношения. Но потом почему-то все разладилось, и сейчас архиепископ Ермоген перестал бывать в Патриархии.
– Может, на митрополита Пимена было оказано давление со стороны Совета, может, от него потребовали прекратить сношения с архиепископом Ермогеном? – спросил я о. Всеволода.
– Трудно сказать, – ответил мне о. Всеволод. – Дело в том, что в правительственных сферах на высшем уровне существуют два течения. Одно – более жесткое. Его представители считают, что Церковь нужно всячески ограничивать и теснить. А другое – более мягкое. Его представители полагают, что поскольку существование Церкви при советском строе есть реальный факт, то из этого нужно сделать выводы и прекратить ненужное на нее давление,
