class="empty-line"/>
Олег, когда сдает экзамен, знает все, а когда, сдав
экзамен, выходит из аудитории, он не помнит ничего. Это как магнитофон: хочет – записывает, не
хочет – стирает. Это я считаю продуктом тренировки мозга.
– Одну минуту, – недоумевал дипломат, – какой
смысл учить, чтобы потом забыть.
41
– У них есть поговорка: не для знаний, а для экзамена.
Дипломат не понимал, он не усваивал сказанное и мотнул головой.
– Дело в том, – начал Бо втирать мысль, – Олег
учится на инженерном факультете, и он не думает
работать по специальности – он хочет стать переводчиком.
– Почему?
– Потому что у них инженеров хоть пруд пруди.
Зарплата низкая, а переводчики хорошо зарабатывают.
– Ладно с этим Олегом, – сказал дипломат, махнув рукой. – И что надо нам делать, чтобы быстро
черпать много информации?
Бо сделал заключительный, тяжело удавшийся
вывод с тяжелыми последствиями и, глядя в глаза
дипломата, сказал:
– Надо учиться в советской школе.
Бо после этого случая перестал искушать судьбу, остался верен своему стилю и, успешно окончив учебу, поступил в аспирантуру, а авантюра
осталась в памяти как детская попытка залезть в
чужой огород.
Прошло много лет. Группа иностранцев проводила исследования на предмет образованности
в российской глубинке. Результат обескураживал:
практически они не находили людей, владеющих
иностранными языками. Они возвращались обратно в город, когда на окраине хутора встретили
взрослого мужчину в резиновых сапогах и оборванной рабочей одежде. Он толкал впереди себя тачку.
Это был Олег.
– Пардон, – безнадежно обратился к Олегу один
из группы, глядя на него поверх очков. – Ду ю спик
инглиш?
Ответ всех ошеломил. Олег с достоинством ответил на чистом английском:
42
– Ес, ай ду. Еще я говорю на испанском и
арабском.
– Это невероятно! – воскликнул очкарик, – а…
Олег не позволил ему закончить вопрос, без
труда догадавшись о его сути. Он с огорчением в
голосе произнес: «Никто никому не нужен и никому ничего не надо».
Он развернулся и засеменил дальше, толкая
тачку по ухабистой грунтовой тропе, которая шла
от его сарая к свалке на окраине села.
43
СЫН БУДЕТ ТАКИМ,
КАКИМ ВОСПИТАЕШЬ
(Лезгинская поговорка)
Незваные гости
Первыми о наступлении утра оповещали петухи, кукарекая раскатистым гимном по всему селу.
По выработанной годами привычке Гаджалим из
Кураха вставал одним из первых, потому что он с
детства освоил один урок – хочешь хорошо жить,
надо трудиться. В его хозяйстве было два быка для
пахоты, лошадь, на которой он любил ездить по
окрестным селам, где у него было много друзей.
Этот июньский день был насыщен запахами
лета – трава на горных лугах ждала своего часа, поблескивая в лучах солнца зеленым переливающимся цветом и раскачиваясь на ветру. Следом покос
пшеницы, затем помол и пахота.
Гаджалим вернулся домой с сенокоса вместе с
сыном Хидиром, взрослым юношей, который уже
стал опорой в ведении хозяйства, иногда ленивый,
иногда шальной, временами трудолюбивый. Они,
поджав ноги, расположились на ковре за скатертью. Замаячила дочь Пержиан в свободном платье,
штанах из черного бархата, низ которых был украшен разноцветной тесьмой. Длинная коса спрятана
в чухта, сшитой из дорогого шелка. Туникообразная рубаха с прямыми встроенными рукавами, с
вертикальным разрезом на груди подчеркивала ее
высокую, стройную фигуру, которая делала ее похожей на лань – вся собранная, ни нотки голоса при
отце, на лице ни тени улыбки. Со светлыми глазами, тонким поющим голосом и благородным отзывчивым сердцем она больше была похожа на свою
мать. Трудолюбие, дисциплину, принципиальность
44
унаследовала от отца. Временами отец, видя ленивость сына, жалел, что она не родилась мальчиком.
Быстрыми, размеренными движениями она подала
свежий горячий лаваш, кусок овечьего сыра и суп
из айрана с рисом.
В комнату вошла обескураженная жена Хадижа.
– Гаджалим, у нас гости, – мрачно сообщила
жена с порога.
Гаджалим поднял суровый взгляд на нее. Ровные арки бровей и тонкие губы подчеркивали его
решительный характер.
– Кто такие? – спросил Гаджалим и встал с легкостью охотника.
– Не знаю, – ответила Хадижа. – Говорят из
Ахты.
Гаджалим, еще спускаясь по лестнице, по голосу узнал старого знакомого Керима. Только он
не знал и не мог догадаться, зачем он к нему пожаловал.
За воротами дома стояли три всадника на породистых лошадях в длинных серых подпоясанных
бешметах, на боку висели кинжалы, оправленные
в серебро.
– О-х, Керим, – произнес Гаджалим, раскрыв
руки для объятий. – Какими судьбами! – Церемония рукопожатий. – Заходите домой. Пошли,
пошли. – Он завел их в гостевую комнату. Жене
Гаджалим на ходу повелел приготовить хинкал из
сушеного мяса.
– Да, нет спасибо, Гаджалим, – отказался Керим, усаживаясь на толстую подушку, набитую
шерстью. – Мы ненадолго и по очень деликатному
вопросу. На хинкал у нас еще будет много случаев.
– Ну, рассказывай, какие у вас новости в Ахтах, –
начал беседу Гаджалим.
– Ничего нового, – сказал Керим. – Тихо идет
коллективизация, и ты же знаешь – у меня самый
45
большой двор в селе. У начальников большие планы. Они хотят освоить и склоны гор, и долину
реки – вообще, я дал добро и отдаю своих коров
и лошадей в колхоз. Думаю, зачем идти против течения. К тому же, моему сыну предложили стать
председателем.
– О-о, – одобрительно кивнул Гаджалим, – это
уже меняет дело.
Керим лукаво и многозначительно улыбнулся.
– Гаджалим, – начал Керим, переходя на официальный тон, – мы с тобой давно друг друга знаем.
Ты влиятельный человек в твоем селе, а меня хорошо знают в Ахтах. И-и, – он замешкался, раздумывая над каждым словом, – нам следовало бы быть
теснее. Ну, другими словами, нам бы следовало
скрепить семейные узы.
У Гаджалима, который уже догадался, в чем дело,
дрогнула мышца на лице, и он с напряжением продолжал слушать самого богатого человека в Ахтах.
– У меня есть сын, – продолжал гость, – он уже
взрослый, самостоятельный мужчина. А у тебя
дочь, Пержиан. И я вместе с моими
