к глазам очки. Очень странные очки у нашей начальницы. Они в желтой блестящей оправе и висят на черном шнурке.
— Садитесь, — говорит Серафима Львовна, и очки падают ей на грудь. — Можно начинать урок, Татьяна Афанасьевна.
Кажется, наша учительница боится начальницы не меньше, чем мы. Она никак не может раскрыть классный журнал, ее пальцы дрожат, а миловидное лицо покрывается густым румянцем. Наконец справившись с волнением, Татьяна Афанасьевна оглядывает нас и приветливо спрашивает: .
— Кто из вас, дети, скажет, какой сегодня день?
От ее ласкового голоса страх постепенно исчезает. За партами начинается возня, слышится шепот, и руки тянутся вверх. Учительница заглядывает в журнал и вызывает одну из девочек, очень похожую на Кланьку:
— Куприкова Нюра, скажи.
Нагнув голову с тонкими косицами, Нюрка вскакивает и, заикаясь, отвечает:
— С-с-егодня первое с-с-ентября.
Рыжеватая девочка громко фыркает в кулак. Нюрка смолкает и, краснея, теребит край черного передника. Она вот-вот расплачется.
— А какой год? — спрашивает Татьяна Афанасьевна.
— Я... я... н-не знаю, к-какой год, — говорит Нюрка. Она смахивает что-то со щеки и садится.
— Кочнова Лиза. Скажи, какой год?
Чуточку порозовев от волнения, поднимается моя соседка:
— Сейчас у нас тысяча девятьсот второй год.
У Лизы звонкий голос, круглое лицо. Когда она улыбается, на щеках появляются веселые ямочки. Лиза мне нравится, и я про себя решаю, что буду с ней дружить.
— А теперь, дети, раскройте буквари и поднимите руки, кто из вас знает буквы, — говорит Татьяна Афанасьевна.
Над передними партами сразу вырастает лес рук. Рыжая даже перегнулась вперед от нетерпения. В нашем ряду девочки сидят не шелохнувшись, положив руки на книги. Лишь одна Лиза смело ставит локоть на парту. Глядя на нее, я робко вытягиваю руку. Заведующая снова поднимает к глазам очки и почему-то сердито смотрит на меня. Под ее колючим взглядом я неожиданно для всех, а особенно для себя, встаю.
— Как твоя фамилия? — спрашивает Татьяна Афанасьевна.
— Емельянова Ленка. Я читать умею. Меня тятька выучил.
Серафима Львовна морщится, прикладывая руку к щеке, словно у нее сразу заболели зубы.
— Во-первых, не тятька, — поправляет она. — Нужно говорить всегда папа. А во-вторых, воспитанные девочки встают лишь тогда, когда старшие обращаются к ним.
Заведующая поворачивается к Татьяне Афанасьевне и что-то шепчет. Учительница бросает на меня, быстрый взгляд и заставляет назвать несколько букв.
Прослушав наши ответы, Серафима Львовна выходит. В классе сразу становится уютнее и теплее. За моей спиной громко вздыхает Нюрка.
Татьяна Афанасьевна пишет на доске несколько букв, велит нам запомнить их и отпускает по домам.
У перил
С тихим шелестом осыпаются подрезанные осенним холодом последние листья с деревьев. По утрам седая от инея трава хрустит под ногами. Огромные лужи покрыты хрупким .радужным ледком.
Уже два месяца, как я учусь. Мы прошли всю азбуку и считаем до пятидесяти. Ученье дается мне легко. С девочками я лажу, хотя рыжеголовая Сима иногда и посмеивается над моим большим ростом. На Симу я не обижаюсь — она и над остальными смеется. У нее дружба только с кудрявой Ниночкой — водой не разольешь. Обе они живут в Слободке, за Клязьмой, и часто приезжают в школу на лошади. Отец Симы — управляющий фабрикой, а Ниночкин торгует в самом большом магазине на главной улице. Мать каждый день, провожая меня в школу, твердит одно и то же: чтобы я не ссорилась с Симой, отходила в сторонку, а самое главное — слушалась батюшку и учительницу.
Наказы матери излишни. Татьяна Афанасьевна у нас хотя и строгая, но мы ее слушаемся и без наказаний. А батюшки я совсем не боюсь. Он ласковый и добрый. Он больше всех любит меня и Ниночку, потому что мы с ней хорошо поем псалмы.
Сегодня, как и всегда, я бегу в школу раньше времени. Утро ясное и тихое. Солнце покрыто морозной легкой дымкой. На небе узоры, какие бывают на стеклах в зимние дни.
В раздевальне ворчит старенькая, сгорбленная тетя Маша. Она не любит, чтобы ученики приходили в школу не вовремя.
— И что вы, как мухи, летите? Медом, что ли, вас тут кормят? — говорит она, принимая мое пальтишко.
В коридоре уже шумно. Вверху у лестницы девочки о чем-то громко спорят. Слышится Ниночкин смех. Сима горячо убеждает Нюрку:
— Боишься? Так и скажи, что испугалась. Эх ты, бояка!
Нюрка трясет косицами, заикается больше обычного:
— С-с-сама п-п-по-опробуй. Хи-и-и-трая ты!
Ниночка прикрыла ладошками лицо. Ее кудряшки прыгают от смеха. Лиза рассерженно смотрит на Симу и тянет Нюрку за рукав к классу.
— Не выдумывай! Расшибешься! — говорит она. — Зачем ты, Сима, ее подбиваешь?
Завидя меня, Сима отворачивается от Нюрки и говорит:
— А вот Ленка сейчас скатится с перил. Правда ведь, Ленка? А то вон Нюрка боится.
На лестничных перилах нам строго-настрого запрещают кататься.
— Не выдумывай, Сима! Лена, не слушай ее, — останавливает меня Лиза.
Но Сима не отстает:
— Испугалась? Я так и знала. Эх ты, трусиха!
— Я? Я боюсь? И ни чуточки. Я по деревьям знаешь как умею лазить, а это что... Хочешь, попробуем вместе? — разгорячившись, предлагаю я.
— Она сама боится, а других подговаривает, — говорит кто-то.
— Боюсь? Я боюсь?.. Ниночка, держи книги! ’
Сима ложится животом на перила и моментально скатывается. Следом за ней качусь я, за мной — Нюрка.
— Что, испугалась? — спрашиваю я, благополучно слетев вниз.
Нюрка с Симой почему-то молчат. Я поворачиваю голову и в ужасе замираю: у перил — Серафима Львовна.
— Емельянова, — говорит она, не повышая голоса, — сегодня останешься без обеда. И ты тоже, — кивает она головой в Нюркину сторону. — Завтра пусть придут ваши матери.
На Симу заведующая не смотрит. Будто ее нет здесь. По лестнице быстро-быстро сбегает Лиза Кочнова. Она останавливается перед начальницей и, задыхаясь, произносит:
— Это... это не они виноваты. Их Сима подговорила. Простите их, они больше не будут.
Серафима Львовна высоко вскидывает брови и подносит к глазам свои странные очки. Некоторое время она разглядывает Лизу, потом поворачивается к нам и еще раз напоминает:
— Емельянова и Куприкова — без обеда. А ты, Кочнова, после уроков зайди в учительскую, — неожиданно добавляет она.
На уроках мы сидим тише, чем всегда. Лиза, насупившись, сердито сдвигает брови. Нюрка едва
