Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 85
партии{29}. Немецким женщинам рекомендовали развивать в себе черты, соответствующие фундаментальным ролям матери и домохозяйки. В идеале профессия женщины должна быть связана со стереотипно «женскими» чертами – заботой, добротой, уходом. И сферами – одеждой{30}.
Создавать свою, немецкую, моду не было плохой идеей само по себе. В Лейпциге Гуня хотела свободно создавать смелые модели одежды, в Братиславе Марта Фукс стремилась к мировому уровню качества с элементами чехословацкой самобытности. Возможно, презрительное отношение Немецкого института моды к идее, что только Париж может диктовать ширину кромки на текущий сезон или силуэт, было оправданным.
Но, к сожалению, за невинными статьями о веселом весеннем ситце или тюле для вечерних платьев в немецких журналах скрывалось нечто мрачное. Геббельс хотел контролировать не только то, как женщины себя позиционируют (только на ролях второго плана), но и всю модную индустрию.
Это означало избавление от евреев.
Устранение евреев из модной индустрии и торговли текстилем вообще – вовсе не побочный эффект антисемитизма. Это одна из целей. Она была достигнута с помощью шантажа, угроз, санкций, бойкотов, вымогательства и насильственных ликвидаций. Марта, Гуня, Браха, Ирена… Ни у одной из этих еврейских девушек не было никаких связей в правительстве или организациях, которые преследовали эти жестокие цели. И все они из-за этого пострадали. Им предстояло бороться за жизнь вопреки всему.
Могущественным тактическим решением, чтобы добиться контроля над евреями и их собственностью, было насаждение первобытной ментальности: не доверяй «другому». Подчеркивая разделение на евреев и неевреев («арийцев» в националистской терминологии), нацисты целенаправленно разделяли общество на «мы» и «они». Чтобы подчеркнуть «мы», нацисты находчиво использовали силу чувства сопричастности, создаваемого униформой для группы людей.
Штурмовик, мальчик из гитлерюгенда, девочка из союза немецких девушек – не важно, для усиления связи внутри группы у каждого была форма. Полувоенные костюмы часто появляются на метафорической сцене в поразительных театрализованных действиях. Наличие формы делало менее заметной классовую разницу, создавая видимость равенства внутри этнической группы.
Нацистов издалека узнавали на улицах по одежде еще до того, как они пришли к власти. Одежда играла настолько важную роль, что в народе их называли «коричневорубашечниками». В 1932 году журналистка Белла Фромм отметила, что мужчины «расхаживают, как павлины», будто бы «опьяненные маскарадом, который сами и устроили». Но страшнее всего была сила, которой форма могла наделить носящего{31}. Коричневорубашечники сыграли большую роль в росте насилия, направленного на индустрию пошива одежды, хотя вскоре их затмили люди, носящие еще более темную форму СС.
Даже без формы нацистский символ свастики – черный на красном – превратил нейтральные цвета в высказывание. Помимо значков на булавках и повязок на локтях, делали даже носки с тщательно продуманным расположением свастики на лодыжках. Гитлер получал бессчетное количество подарков, сшитых и связанных преданными фанатками, даже наволочки с вышитой свастикой, зачастую дополненные клятвой «вечной верности»{32}.
Политика присутствовала на каждом этапе шитья: на образце вышивки, принадлежащем девочке в 1934 году, вышиты алфавит, имя, дата и – красной нитью – свастика{33}.
Народный костюм тоже популяризовался и дополнялся, чтобы расширить пропасть между «своими» и «чужими». Трахтенкляйдунг – традиционный национальный костюм – должен отражать богатое культурное наследие Германии, поэтому его постоянно показывали и нахваливали в националистских медиа. Разумеется, иностранцы носить его не могли. Даже немецким евреям это не позволялось. Только арийцам{34}. Немецкие евреи безошибочно считали это послание: вы здесь чужие.
Разрыв увеличился, когда нацисты намеренно связали «иностранную» моду с еврейством. Нападения на так называемых декадентских женщин и парижскую моду исполняли сразу две функции – создание неприязни к Франции и развитие антисемитизма. Как-то все выставлялось так, что это вина евреев, если немецкие женщины красились «вызывающей» красной помадой и были «рабами моды». Это мизогинный и антисемитский концепт, продвигающий идею, согласно которой женщины, хоть сколько-нибудь не соответствующие навязанным стандартам одежды и поведения, автоматически сексуализировались и провозглашались проститутками.
Машине пропаганды Геббельса так легко удалось установить связь между модой и евреями, потому что индустрия во многом полагалась на еврейский талант, еврейские связи, еврейский труд и еврейский капитал.
Производство тканей по всей Европе часто опускается при описании экономической истории, несмотря на то, что она приносит колоссальный доход, обеспечивает миллионы рабочих мест и является существенным фактором в международной торговле – ключевым вопросом для нацистской Германии в попытке создать запас иностранной валюты в 1930-е годы.
В Германии межвоенных лет около 80 % универсальных и сетевых магазинов принадлежало немецким евреям. Почти половиной оптовых текстильных торговых домов тоже заведовали евреи. Много евреев было занято в дизайне, производстве, логистике и продаже одежды. Благодаря энергии и уму еврейских предпринимателей, после столетней истории развития Берлин стал центром готовой женской одежды.
Публикаций, выставляющих еврейских ткачей паразитами индустрии или сексуальными маньяками, портящими невинных арийских девушек и оскверняющих предметы, которые носят арийцы, в популярных пропагандистских журналах типа «Дер штюрмер» было недостаточно. Вскоре нацисты перешли от слова к делу.
«В воздухе витает неописуемое предвкушение», – первая запись в дневнике Йозефа Геббельса от 1 апреля 1933 года{35}.
1 апреля 1933 года в 10 утра в Германии начался национальный бойкот арийцами немецко-еврейского бизнеса. Бойкот был тщательно организован нацистской партией. В январе этого года Гитлер был назначен канцлером. Власть полностью перешла к нацистам лишь в марте. Очевидно, что в приоритете новых властей были антиеврейские меры.
Kauft nicht bei Juden![4] Это было написано на плакатах и краской на окнах, накарябано на вывесках на дверях магазинов, а рядом – грубо намалеванная желто-черная звезда Давида.
Люди в полувоенной форме, выстроившиеся за окнами магазинов, заметно контрастировали с гипсовыми манекенами по другую сторону стекла, демонстрировавшими элегантные весенние фасоны. И еще один контраст – толпа уличных ротозеев, собравшихся поглазеть или даже насладиться зрелищем. Все написано на лицах. Жестокие, непоколебимые в собственной правоте коричневорубашечники. И зеваки – недоумевающие, хихикающие, потакающие, раздраженные.
Храброе меньшинство шло наперекор бойкоту, совершая символические покупки в опустевших еврейских магазинах. Некоторых раздражало это неудобство – с чего это вдруг им надо менять привычный режим покупок?
– Я жутко разозлилась и попыталась туда пройти, – рассказала одна женщина. – Я ведь знаю владельца магазина, всех там знаю. Мы всегда туда ходим{36}.
Одна портниха-арийка пошла против режима после того, как увидела, как по указанию государства обращаются с евреями. Она рассказала, что лучшие рабочие по пошиву – евреи. «Они всегда работали лучше всех. Такие добрые, старательные. Я стала закупаться только в еврейских магазинах»{37}.
Когда запугивание превратилось в жестокость – в том числе заброс ракеты в окно модного еврейского магазина «Тиц» в Берлине, – полиция едва ли попыталась вмешаться. Разбитые
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 85
