В ноздри ей тотчас же ударил аромат жареного барашка, и Изабель почувствовала, что ужасно проголодалась. Только сейчас она сообразила, что пропустила не только ленч, но и обед. Ей захотелось сменить свое шелковое платье с низким вырезом на что-нибудь более подходящее, а затем сказать горничной, чтобы принесла ужин в ее комнату. После чего она занялась бы своими любимыми акварелями — это всегда успокаивало ее и утешало.
Дворецкий принял у нее плащ, и Изабель сразу же направилась к лестнице. Уже поднявшись до середины, она вдруг почему-то остановилась и, обернувшись, посмотрела вниз.
Отец, стоявший у подножия лестницы, не сводил с нее глаз, когда же взгляды их встретились, его лицо исказилось от ярости. Несколько секунд спустя он резко развернулся на каблуках и исчез. Правда, Изабель еще какое-то время слышала эхо его шагов, прокатывавшееся по коридору и разносившееся, как ей казалось, по всему дому. Он вышагивал как генерал, идущий впереди своего войска, ведущий его в бой.
Закусив губу, Изабель бросилась к себе в комнату. Захлопнув за собой дверь, она швырнула свой ридикюль на постель и осмотрелась. В углу комнаты, под окном, стоял мольберт с незаконченным пейзажем, и он словно манил ее к себе. Рядом с картиной помещался небольшой столик, уставленный баночками с кистями и водой, были здесь также крошечные кубики акварельных красок.
Изабель не позволяли использовать одну из комнат дома в качестве студии, и потому она отвела для этой цели угол своей спальни. Поначалу, когда Изабель только начала увлекаться искусством, отец оплачивал ее уроки, так как считал их составной частью образования молоденькой девушки, вступающей в общество. Но затем, когда она проявила подлинный интерес к живописи и пожелала учиться дальше, граф решительно заявил, что «молодая благовоспитанная леди должна сосредоточить всю свою энергию на том, чтобы надлежащим образом выйти замуж».
Приблизившись к мольберту, Изабель взяла со столика кубик светло-синей краски и обмакнула его в воду. Затем потянулась к мягкой кисти из меха куницы и снова взглянула на пейзаж, представлявший собой изображение той части Гайд-парка, которая нравилась ей более всего, — то была речка Серпентайн в весеннее время. Сегодня утром она нанесла последние мазки на небо на картине, но теперь, взявшись за кисть, сразу же почувствовала, что ей не удастся обрести знакомое внутреннее спокойствие, нервы ее все еще были напряжены, и мазки получались не плавными, а резкими и порывистыми, так что облака на картине выходили искаженными.
Господи, что же с ней такое?! Даже любимое занятие не могло ее сейчас успокоить. Тут послышался осторожный стук в дверь, и Изабель пришлось прервать свое занятие. Обернувшись, она крикнула:
— Да, войдите!
Дверь тотчас отворилась, и в комнату вошла ее горничная Кейт, женщина довольно невзрачная, темноволосая и темноглазая, ужасно болтливая, к сожалению.
Окинув хозяйку пытливым взглядом, Кейт сообщила:
— Ваш отец просит вас к себе, леди Изабель.
— А где он?
— В библиотеке.
«Да, разумеется, в библиотеке», — со вздохом подумала Изабель. Разговор с отцом в библиотеке всегда означал только одно — серьезные неприятности. А в этот день у нее были все основания ожидать самых серьезных неприятностей — Изабель никогда еще не видела отца в такой ярости, как сегодня.
Но она все же надеялась — успокаивала себя мыслями о том, что ее замысел удался и что теперь Уоллингу не удастся завладеть ею. Вне всякого сомнения, леди Ярмут уже принялась сообщать скандальную новость своим знакомым светскими дамам, так что завтра утром о ее «отношениях» с Маркусом Хоксли будет знать весь Лондон. Следовательно, она, Изабель, сможет уехать к тете в Париж.
Вероятно, ей надо было бы радоваться, но Изабель, вспомнив о Маркусе, внезапно почувствовала какую-то страшную пустоту, образовавшуюся в груди. «Что же теперь с ним будет? — спрашивала она себя. — Чем он сейчас занимается? И думает ли он обо мне?» Как ни странно, последний вопрос ее беспокоил более всего. Конечно, неприятно было это сознавать, но приходилось признать: ей очень не хотелось, чтобы Маркус думал о ней как о глупой и легкомысленной девице.
А впрочем, какая ей разница? Ведь она, скорее всего, больше никогда его не увидит. Маркус Хоксли не был частым гостем на светских приемах, а после сегодняшнего происшествия и она едва ли сможет на них бывать. Да, она отправится в Париж, туда, где скандальное поведение скорее приветствуется, чем порицается.
И все же… Интересно, почему Данте Блэк так упорно обвинял Маркуса в краже картины? Попытается ли Маркус узнать, кто на самом деле ее украл? И хватит ли средств у биржевого маклера на то, чтобы нанять частного сыщика? Судя по тому, что она слышала о маклерах, средства Маркуса были весьма скромными.
Изабель энергично покачала головой, пытаясь избавиться от тягостных раздумий. И вообще, ей сейчас следовало думать вовсе не о Маркусе, а о собственном будущем. Да, она использовала Маркуса для своих целей, но ведь она же и помогла ему, обеспечив его алиби. Значит, все в порядке, и она, Изабель, не должна испытывать чувство вины.
Решительно вскинув подбородок, Изабель заявила:
— Если я должна сейчас встретиться с отцом, то, пожалуйста, Кейт, помоги мне переодеться. — Ей хотелось поскорее выслушать упреки отца и начать строить планы на завтра.
Изабель выбрала довольно скромное платье из серого муслина с высоким воротом и длинными рукавами. Уже выходя из комнаты, едва открыв дверь, она снова уловила аромат жареного ягненка с овощами, и рот ее тотчас же наполнился слюной. Что ж, если акварель не принесла ей облегчения, то, возможно, поможет вкусный ужин. Только бы разговор с отцом не оказался слишком долгим…
Миновав коридор, Изабель быстро спустилась по лестнице и направилась в библиотеку. Как только она вошла, отец, сидевший за массивным письменным столом, поднял голову и водрузил на нос свои круглые очки.
— Сядь, Изабель. — Он указал на стул у камина.
Усевшись, Изабель сложила руки на коленях и окинула взглядом комнату. Внезапно ее внимание привлекло какое-то движение в дальнем углу. Она взглянула в ту сторону — и в ужасе замерла. Там, скрестив на груди руки, стоял Маркус Хоксли. И он пристально смотрел на нее своими темными пронзительными глазами. Тут он сделал шаг в ее сторону, и у Изабель перехватило дыхание, когда он предстал перед ней освещенный пламенем камина, — казалось, этот человек заполнил всю комнату. Вид же у него был весьма решительный, а черты лица — резкими и жесткими, что придавало ему облик хищника, изучающего свою добычу. Но что же он здесь делал? Что ему понадобилось в отцовской библиотеке?
— Добрый вечер, леди Изабель, — проговорил Маркус. Взяв стул, он уселся с ней рядом, вытянув перед собой длинные ноги.
— Добрый вечер, мистер Хоксли, — пролепетала Изабель. Не выдержав его пристального взгляда, она опустила голову.
— Что же ты, Изабель? — сказал отец. — Не хочешь ли что-нибудь сказать?
