появляются новые зарубки, а длинная плеть языка всё бьёт и бьёт. Таутай-лак двигается так быстро, что понять, откуда она ударит, не представляется возможным.
Славе на мгновение кажется, что они попали в окружение и целей несколько.
— Мне нужно место, — шепчет он, когда кого-то из команды снова достаёт острый язык. — Место.
Пульс грохочет в ушах, когда Слава отступает, выходя из-под прикрытия. Шесту нужен размах, иначе он будет просто беспомощен. Маленькая, лакомая цель.
— Иди ко мне, детка, — облизывается Слава. Чувство опасности немного пьянит, щекоча что-то внутри. Одновременно неприятно и маняще.
Кто-то что-то кричит, кажется ему. Слава не разбирает слов.
Чёртов язык снова появляется из-за деревьев. Слава дёргается, уходя с линии атаки и замахиваясь шестом. Щёку обжигает болью, а следом слышится вскрик, от которого закладывает уши почище выстрелов.
Новое нападение происходит с вызывающей удовлетворение задержкой.
Она одна и она всё-таки боится меди.
Только теперь язык обходит его стороной. Вскрикивает Леонид, припадая на колено, дёргается, но всё-таки остаётся на ногах Маша. Что-то кричит, уворачиваясь от языка и стреляя в Таутай-лак Сабина. За спиной раздаётся ещё один выстрел, и Слава вспоминает о Богдане.
Мальчишка утирает разбитый нос и снова вскидывает пистолет, прикрывая Они, которого язык достал со спины, оставив на память порезанную куртку и тонкую полосу на мелькнувшей в разрезе коже.
Новый удар и мальчишка не успевает увернуться. Слава, словно в замедленной съёмке, видит, как несётся к нему язык, метя в шею.
Тело действует само. Слава ловит мальчишку, дёргая за плечо на себя и выпуская шест из пальцев.
Воздух вышибает из легких, когда Богдан всем весом влетает в него, сбивая с ног. Удара о землю Слава не чувствует. Лишь тяжесть сверху и взорвавшийся болью затылок. На несколько мгновений он теряет ориентацию, приложившись обо что-то твёрдое.
— Вставай! — требовательно командует кто-то рядом, вкладывая в ладонь Славы что-то твёрдое.
«Шест» — понимает он, смыкая пальцы на металле и фокусируя взгляд.
Рядом Они и Богдан, а над ними высятся, прикрывая, остальные.
— Медь, — напоминает Они, и Слава замечает в его ладони кинжал вместо пистолета. — Патроны кончились. Давай вместе.
Слава кивает сглатывая.
Медь только у них.
«Гадство!»
Язык снова бьёт, отправляя на колено Машу. Он больше не перемещается, вновь появляясь с той же стороны.
Кто-то стреляет. Слава видит, как Сабина принимает удар языка на пистолет, прикрывая не успевающую отскочить Машу, и как тот делится на части. Язык режет металл без какого-либо сопротивления, будто раскалённый нож масло, и ствол опадает на землю непригодным к работе мусором.
— Давай, — командует Они, первым уходя к цели, но так её и не достигая.
Таутай-лак выходит сама. Высокая, выше Леонида на голову, крепкая и едва прикрытая. Короткая для неё тёмная юбка не прикрывает причудливо выгнутые, покрытые шерстью и оканчивающиеся копытами ноги, перепачканная чем-то футболка натянута на груди.
До лица взгляд Славы не добирается, потому что именно в этот момент она открывает рот, выпуская язык на охоту. Он едва успевает принять его на шест, внутренне боясь, что тот всё-таки не выдержит. Однако красноватый металл остаётся целым, зато со стороны Таутай-лак слышится шипение.
— Назад! — требует Они, выходя вперёд.
Слава не оборачивается, но рядом как-то сразу становится свободней.
Они перетягивает всё внимание на себя, будто отвлекая. Отмахивается от языка, не попадая, но зля Таутай-лак.
— Давай, — требует он, и Слава отступает, пытаясь добраться до неё с другой стороны. Однако Таутай-лак косит тёмным взглядом, переступая копытами.
Очередное такое движение стоит ей мгновений боли. Таутай-лак кричит, широко разевая рот и хлеща языком по деревьям. Слава успевает пригнуться, и случайный замах едва касается, обжигая болью плечо.
Кто-то кричит вслед за Таутай-лак, но его перекрывают выстрелы. Слава вскидывает взгляд, чтобы наткнуться на искаженное болью лицо.
— Давай, — уже знакомо повторяет Они и губы окрашиваются в красный. — Бей, — добавляет он, и алая струйка стекает из уголка рта.
В руках у него вместо кинжала язык. Они держит его обагренными пальцами, фиксируя и не давая вырваться.
Внутренности сводит холодом.
Слава начинает движение ещё прежде, чем осознаёт его. Всего то и нужно… три шага чтобы добраться, нож и шест. Слава бьёт не задумываясь. Тупым металлом в открытую глотку и ножом по языку, чуть выше сомкнутых на нём пальцев.
Крик взлетает кладбищенским вороном к макушкам деревьев, а потом наступает тишина.
* * *
Слава не помнит дороги назад.
Помнит мёртвую Таутай-лак, помнит кровь на руках и животе Они, куда пришёлся удар языка, прежде чем тот ухватился за него. Помнит кривую усмешку на красных влажных губах и остекленевший взгляд. Помнит найденный Леонидом в паре метров от них кинжал и деревья с зарубками. Помнит рацию в руках хромающей Сабины. Дорогу не помнит.
— Они привезут обратно, — сообщает Маша, опускаясь на лавку рядом со Славой. — Еле нашла тебя.
— Я не прятался, чтобы меня искать, — отзывается Слава, проворачивая в пальцах мобильник.
Он не прятался, просто ушёл за здание, обнаруживая там не только дверь запасного выхода, но ещё и лавку. А так же фонарь, что сейчас покачивается на скобе, бросая на землю жёлтое пятно света.
— Они хорошим был.
Маша вытягивает раненую ногу, и Слава сразу прикипает взглядом к желтоватой в свете фонаря повязке чуть выше колена.
Таутай-лак посекла всех, просто Они досталось больше всего.
Чиркает зажигалка, рождая в мир маленький огонёк, и Маша подносит её к зажатой в губах сигарете.
— Будешь?
Запах дыма щекочет нос, когда Маша выдыхает.
— Не курю.
— И правильно. Нечего лёгкие гробить.
Она, словно в противовес собственным словам, снова затягивается.
— Леонида зашили. Плечо и бок. Через неделю или две будет как новенький. Да и нас тоже…
Слава согласно кивает, осторожно касаясь заклеенного пореза на щеке. Его тоже подлатали. На плечо, правда, пришлось пару швов наложить, но он легко отделался. Легче только Богдан.
— Так вот вы где, — ворчит
