хладнокровно сказала сестра. Аккуратно пересадила котенка на подлокотник кресла, достала «кольт» из ридикюля, передёрнула затвор. Прицелилась куда-то в угол.
Сухо щёлкнуло.
— Я не хуже тебя умею по подземельям лазать.
…И на этом стояла, хоть плачь.
Взгляд назад 3
— Ну, хорошо, — сдался наконец Фёдор. — Значит, пойдёшь с этим… Валерианом… (ему очень хотелось сказать — «хлыщом», но сейчас всё-таки не стоило) на сходку. Всё узнаешь про Бешанова. Так?
Вера кивнула.
— Может, в твоего Положинцева стрелял и не он.
— Это ещё почему? Илья Андреевич его узнали…
— Илья Андреевич тяжело ранен, еле выжил. Что ему там в точности привиделось — он и сам уже точно не скажет.
— Да с чего ты взяла-то?
Вера поджала губы, вздохнула, глядя в угол.
— Потому что Бешанов непременно добил бы раненого. Как это у них называется «контрольный выстрел» — я сама от Благоева слышала. Пальнул бы в голову, и всё. Йоська хвалился, что на «эксах» так полицейских приканчивал.
— Ну… — слегка растерялся Федор, — может, оно и так… а, может, и нет…
— Когда не знаешь, что сказать, говори по-французски, — припомнила сестра «Аню в стране чудес». — А если не можешь по-французски, то лучше молчи. Ну, чего ещё тебе?
— Не хочешь больше говорить? — слегка обиделся бравый кадет.
— Всё уже обговорили, обо всём условились, — сухо отрезала сестра. — Сказала — сделаю. Всё!..
— А когда?
— Вот пристал!.. Поговорю с… с этим… Валерианом, — она слегка покраснела, — и дам тебе знать, не сомневайся.
По тому, как она это произнесла, сомневаться и впрямь не приходилось.
— И про Бешанова и про всё остальное. Если они и впрямь господина Положинцева убить решили, чтобы ненароком он их не выдал, то, может, на самом деле готовы действовать.
— Но ты от них ничего про ходы не слышала ведь?
Вера покачала головой, мотнулась толстая коса. С некоторых пор сестра перестала делать модные причёски, чем повергала в отчаяние и маму, и нянюшку.
— Нет, Федя, врать не стану, не слыхала. Но это ничего не значит. Ладно, ступай, а я протелефонирую этому… субъекту.
В корпусе наводили последний глянец перед государевым смотром. Драили, чистили, скоблили, мыли, натирали. После всего случившегося в разгар зимы словно пытались стереть даже саму память об этом. Хотя как её сотрёшь — в парадном вестибюле уже появилась доска чёрного мрамора с высеченными золотыми буквами: имена и чины погибших кадетов с офицерами.
Седьмая рота оказалась брошена на самый тоскливый, по её мнению, участок — натирать мастикой чисто отмытые полы. Точнее, мастикой пол уже намазали, и теперь господа кадеты, пыхтя, шаркали ногами с надетыми на них щётками.
Кто-то — а именно кадет Воротников — пытался кататься сразу на двух щётках, словно на коньках, но получалось плохо.
Многие из седьмой роты с надеждой взирали на Петю Ниткина: а вдруг что-то придумает? Но Петя, красный от усилий, старательно пыхтел вместе с остальными и не торопился ничего придумывать.
Федор вполголоса пересказывал разговор с сестрой; Петя глубокомысленно хмыкал.
— Тут главное, — изрёк он наконец, — что у них с подземельями. Бог с ним, с Йоськой этим — Илья Андреевич, хвала святителям, святителям выжил и поправляется. А вот подземелья… если они и впрямь замыслили в государев дворец проникнуть или вообще всё взорвать… Вот это нам знать надо!
— Легко сказать, — буркнул Федя, старательно шаркая щёткой под выразительным взглядом капитана Коссарта. — Вдруг они ей не поверят?
— Должны, — убеждённо заявил Ниткин. — Особенно, если за неё этот Валериан попросит.
Федор только вздохнул. Как-то всё тревожнее становилось на душе, и он сам не знал, отчего. Петька, конечно, прав — поймают Бешанова, нет ли — не столь важно. А вот государь — совсем другое дело.
Но пока оставалось только шаркать половой щёткой.
Через два дня почта принесла, наряду с розовым конвертиком Лизы Корабельниковой обычный белый, украшенный каллиграфически-чётким почерком m-mlle Веры Солоновой. Разумеется, писала сестра намёками и околичностями, но давала понять, что в ближайшее время отправится на сходку эс-деков. «Возобновленiе знакомства», как она выразилась, с «MonsieurKorabelnikoff», прошло «очень хорошо, и онъ согласился ввести меня въ интересное общество».
Теперь оставалось только ждать.
Вообще Федору надлежало выкинуть из головы все посторонние мысли и сосредоточиться на подготовке к высочайшему смотру; Две Мишени прямо-таки изводил бравого кадета стрелковыми упражнениями. И, поскольку мысли Федора, увы, витали в областях весьма далеких от корпусного тира, выговоров ему пришлось наслушаться с преизлихом.
Прошла Масленница, настал Великий Пост, а вместе с ним и смотр.
Федор Солонов так ждал теперь белых конвертов старшей сестры, что всё торжественное действо — въезд государева конвоя, молебен, парадный марш на плацу, кадетские достижения — в гимнастике, рукопашном бою и прочем — прошли почти что незамеченными им.
Он смотрел на государя — и не видел. Потому что перед глазами стояли подземелья корпуса, таинственные ходы, уводившие в темноту, ходы, которыми они с Петей так и не прошли.
…Смотр проходил хорошо, государь хвалил отличившихся кадет; и Федор даже сам не заметил, как подошла «его», стрелковая часть, без затей устроенная прямо в актовом зале, где вдоль одной из стен были выставлены щиты из толстых досок.
И никому не пришло в голову спрятать государя, закрыть его, — мелькнуло у Федора. — А что, если злоумышленник пробрался бы сюда с оружием?
Если бы он не побывал в совсем ином времени, в совсем ином мире, где случилось невозможное и немыслимое — идеи эти не возникли бы в его голове. Чего стоило бы какому-то инсургенту пробраться сюда, затесаться в нарядную толпу, смешаться с ней? Офицеры все носят оружие. Гражданские преподаватели тоже, даже Ирина Ивановна Шульц.
Другой мальчишка запомнил бы каждую деталь — вплоть до золотого шитья мундиров и блеска орденов на парадных мундирах, другой кадет не сводил бы глаз с государя; а Федор ничего не мог с собой поделать: шарил и шарил взглядом по пёстрой толпе, каждый миг ожидая подозрительно-резкого движения.
А меж тем их младший возраст открывал стрелковую часть смотра.
Шестеро кадет и только один он, Солонов Федор — из седьмой роты. Пятеро других — из «вражеской» шестой. Хотя, конечно, какая ж она вражеская? Такие же кадеты. Правда, вредные, и начальник роты у них такой… вредный. При всяком удобном случае цеплялся к ним, кадетам седьмой, так что Двум Мишеням частенько приходилось вступать в споры, их защищая.
Сам начальник корпуса, генерал Дмитрий Павлович Немировский, командовал стрельбой. Голос его раздавался словно откуда-то из поднебесья и кадет Солонов исполнял отданные приказания совершенно не думая, машинально.
…Они все встали в ряд
