обдумать…
— Что? А вот послушай-ка…
11
Евтухов даже выключил отбойный молоток, наблюдая за Белаловым и его учеником, работавшими рядом. Сергею крайне интересно, как поведет себя новичок, едва в его руках запляшет, задрожит молоток, и Евтухов заранее уже готов был отпустить едкую ироническую реплику, уловив замешательство ученика.
У Нурутдина Белалова в учениках пожилой мужчина, Инышев Николай. Шахта ему не в новинку, был бойцом в горноспасательном отряде. Но одно дело — стремительные аварийные наезды в шахты, изнурительная, горячечная работа у завалов, когда в опасности люди, а другое — добыча изо дня в день, не одну неделю и не месяц, каменного угля, требующая не кратковременных физических усилий, а знаний, опыта, мастерства.
— Ну давай гляди, как и что я буду делать, — кивает Нурутдин Инышеву. — Внимательно смотри, я могу и забыть кое-что, когда потом рассказывать тебе буду.
Он неторопливо, так, чтобы видел Инышев, подключает молоток к воздушной магистрали и нажимает на рукоятку, опробовая механизм. Частая дробь работающего сжатого воздуха почти не слышна в гуле начавшей трудовой день лавы, лишь по резкой сильной дрожи рук Нурутдина можно понять: отбойный молоток включен и действует. А Нурутдин жестом подзывает к себе Инышева поближе и кивает на массивную, с черной щелью подруба, угольную стену:
— Место теперь, место сразу выбирай, откуда верней начинать подрубку! Хорошо выберешь — сразу дело пойдет!
«Как же, пойдет… — усмехнулся поглядывающий на них Евтухов. — Пуд собственной соли съешь, прежде чем пойдет дело. Много еще попотеешь, милый, пока до всего дойдешь, по себе знаю…»
Белалов, выключив молоток, поясняет, окидывая взглядом участок пласта:
— Трудность в том, что каждый день твое рабочее место разное, слои у пласта редко одинаково расположены. Кто много работал в забое, тот быстрее угадывает, где помягче участочек, оттуда и начинает сбойку. Твердый-то уголь или породный прослоек легче будет потом взять, когда рядом пустое место. Ну вот в этом забое, смотри, откуда я начал бы сбойку…
Белалов совсем неожиданно для Инышева и даже для Евтухова бьет очень высоко от подрубной щели. Но расчет его верен, это позднее понимает новичок, когда буквально через полторы-две минуты Нурутдин опускает на почву целое гнездо угля.
— Здесь, видишь, какой загибулиной пласт идет? Убрать эту связку — и уголек сам пойдет в руки. Ну-ка, попробуй ты, — и он передает молоток Николаю, отступает в сторону.
— Посмотрим, — уловив этот момент, сам себе говорит Евтухов и снова опускает молоток. Вызывает усмешку та неловкость, с которой принял молоток от Белалова Инышев.
Но Инышев лишь первые минуты чувствует себя неловко, он работал на молотке до этого раза три-четыре, не больше, и все же руки сами вспоминают забытые движения, и Евтухову ясно: дело у новичка пойдет. Он немного даже разочарован этим. Нет, он ничего не имеет против Инышева, но ему, осваивавшему всякое новое дело с похвальной быстротой, не очень приятно, когда находятся другие, не менее способные, чем он. И все же на Инышева посматривает теперь одобряюще.
Тот неторопливо, все более уверенно перемещает пику молотка, пока не натыкается на что-то удивительно твердое. Искристо разлетаются в стороны мелкие осколки, запахло перегретым от сильных ударов металлом.
— Стоп, валун! — кричит Белалов и забирает у Инышева молоток. — Обходить его надо со всех сторон, чтобы вывалился из угольной оправки.
Поработав на молотке, они переходят к крепежным лесинам, заготовленным у забоя. Нурутдин берет топор и ловкими ударами вырубает в стойках и огнивах загоны. Он все делает быстро, словно не примеряясь, и Инышев невольно любуется ловкими, скупыми движениями горняка.
— Давно уже в шахте? — выбрав паузу, спрашивает Николай у Белалова.
— На этой четыре года, — помолчав, произносит Нурутдин. — Из Кемерово я сюда приехал, там первый раз в шахту пошел. Двенадцатый год долблю уголь, ничего, нравится. С непривычки тяжело будет, а потом втянешься.
Он встал, передавая отбойный молоток Инышеву.
— Руби, привыкай, а я крепить буду и уголь наваливать. Потом поменяемся, когда устанешь.
* * *
Но Инышев не уставал долго. Он все больше входил в ритм экономных, расчетливых движений.
«Хорошо будет рубить уголек, — следя за новичком, думает Белалов. — Таких бы учеников побольше. Трудно все же, когда почти половина в бригаде — новички. Да и разные они. Вон Мулануров на своих обижается, туго до них все доходит. А у Инышева дело пойдет. Первое время, как самостоятельно рубить станет, забои надо брать рядом. Все может случиться, лава очень уж нехорошая».
Лава, действительно, капризная. К тому же много неприятных минут доставляли неполадки на транспортерах. Шутка ли, уголь в общей сложности до погрузки в вагонетки транспортировался почти на четыреста метров! За полукилометровой конвейерной линией следить трудно. Мокрая масса угольной мелочи, так называемый штыб, при движении сползает под рештаки и там спрессовывается до удивительной крепости, нарастая все больше, поднимая на себе конвейерную линию иногда почти до верхняков. Попробуй недосмотри — и рвется вся цепь…
— Давай-ка, отбросим штыб! — крикнул Белалов Инышеву, махнув в сторону движущейся ленты угля. — В норму это не входит, но сделать надо. Иначе — стоять будем. Уголь мокрый, не рассыпается, а наоборот — слоями, как под прессом.
Рядом забой Сергея Евтухова. Он рубит вяло, не обращая внимания на то, что рештаки конвейера возле забоя тяжело врезаются в штыб.
— Эй ты, Евтухов! — окликнул Нурутдин. — Иди расштыбовывать транспортер, а потом на твой участок перейдем.
Тот распрямился, вытирая лицо, и махнул рукой:
— Лишняя работа… Ничего не случится до конца смены, а там пусть, кому надо, расштыбовывают.
Нурутдин нахмурился.
— Не зови, когда рештаки полезут под верхняк.
— Ладно, ладно, — отмахнулся Евтухов. — Не позову…
Белалов усмехнулся и кивнул Инышеву:
— Пусть… Через полчаса не то запоет.
Нурутдин оказался прав. Уголь пошел мокрее, и уже вскоре возле забоя Евтухова конвейер круто пополз вверх. Кидать уголь надо было все выше и выше, он сваливался с перекошенных рештаков, и Сергей остановился, хмуро кусая губы.
— Ну, единоличник, помочь, что ли? — крикнул Нурутдин и кивнул Инышеву. — Пошли… Если порвет цепь — для всей лавы будет остановка из-за одного дурака…
Молча подошли к евтуховскому забою, молча вонзили лопаты в спрессованный штыб.
— Ну, заело? — весело окликнул кто-то.
Евтухов оглянулся. Подходили Мулануров и Савкин.
— Да я и сам бы… — слабо возразил Сергей, но Савкин поморщился:
— Ты не девица, и любви к тебе особой я не питаю, понял? Это нужно для бригады! Я уж давненько наблюдаю, что ты тут вытворяешь, но терпел, пока Мулануров не позвал. Если бы это касалось только тебя — на чистую воду бы вывели, подождали бы, пока порвал
