— Ах, ты мой несчастный! Как же ты выживал без меня в этом жестоком мире полном славы, признания и любви фанатов? — участливо осведомилась я, и всё-таки зачерпнула шедевр французского шеф-повара.
Борщ был, как борщ. Моя бабушка вкуснее готовила.
— Первый год было паршиво, — когда тарелка с супом опустела наполовину, вдруг заговорил парень. — Постоянно думал, что было бы не приди я тогда к тебе. Проворачивал события вновь и вновь. Как с Вовой. Знаешь, я ведь приходил на похороны, хоть ты и запретила, — он горько усмехнулся, перекрывая воздух своими словами. — Мне жаль, Кэти. Безумно жаль. Понимаю, что такое говорить слишком поздно и возможно в этом нет смысла, но… прости меня, Кать.
— Не надо извиняться, — глухо отозвалась я, избегая его взгляда: слишком доверчивого и пронзительного.
Впервые за вечер Пашка стал прежним: искренним, открытым, близким. И впервые мне отчаянно хотелось, чтобы он притворялся. Вновь строил из себя избалованного рок-идола, который запросто мог решить любой вопрос одной лишь фразой, отделяющей его мир от моего:
«Деньги не проблема!»
— Иногда нужно просто смириться и отпустить, — я сжала в руке льняную салфетку, силясь отыскать нужные слова. — Я смирилась, Паш. И тебе не за что просить прощения. Лучше расскажи, как ты жил? — игнорируя боль, что ядом прожигала душу, я широко улыбнулась. — Всегда мечтала узнать, какого это, быть объектом вожделения тринадцатилетних девчонок.
— Не завидуй, Сватова, — улыбнулся в ответ музыкант. Однако просьбу выполнил.
Пашка, наверное, битый час травил байки о бурной гастрольной жизни. О вечных проблемах с аппаратурой и техникой, «подвигах» фанатов, и собственно о тех, кого я знала еще со школьных лет, о «Меридианах». Его истории заслуживали заливистого смеха. Но меня хватало лишь на натянутые усмешки. В мыслях засели извинения Краснова, которые навевали отнюдь не радостные воспоминания. И я никак не могла сосредоточиться на рассказе.
Возможно, Пашка заметил это, потому оборвал повествование на полуслове и серьезно спросил:
— А как ты жила все эти три года, Кэти?
«Словно в аду, Паша».
— Круче всех, Краснов! — я беззаботно отмахнулась и развернулась к окну. — Здесь нереально красиво.
Ложь. Я лгала тете, девчонкам и уже лгала ему. Жаль, что себя нельзя было обмануть. Заставить полюбить искусственные огни за окном.
— Ты меняешь тему, Китти-Кэт, — его ладонь мягко накрыла мою, жаля кожу миллиардами электрических игл.
— Ничего я не меняю, Краснов, — я спешно одернула кисть. — И вообще, ты берега не попутал?! — деланно возмутилась, спрятав обе руки на коленях. — У меня, между прочим, парень есть!
— Ну, эта попытка уже получше, — совершенно не проникшись упреком, Пашка вальяжно откинулся на спинку кресла, прожигая меня серыми глазищами. — Как Лина? Как Серый? Уже вымахал, наверное? — не сдавался парень.
— Да, совсем взрослый стал, — я кивнула, стараясь не выдать застывшую комом в горле тревогу. — А насчет Стасика я серьезно! Знаешь, какой он у меня?
— И знать не хочу.
— Нетушки! Хотел услышать, как я живу? Так вот, слушай, Краснов! Чтобы прежде чем от фанаток мной прикрываться — мозги включать!
***
— А на восьмое марта Стасик мне тако-ой сюрприз…
— Всё. Я понял, Сватова, — перебил музыкант, подняв ладони в защитном жесте. — Можешь не продолжать, — он со вздохом уперся лбом в руль, являя картину «самая несчастная рок-звезда в мире».
Мы уже около трех минут стояли возле моего общежития, а несчастным Краснов заделался еще с час назад, когда я в подробностях и особо не скрываясь, начала вываливать на его темноволосую головушку детали своей — как оказалось — бурной личной жизни.
— Да ты только послушай! — не стала легко сдаваться, решив играть до конца.
Хотя мне самой было тошно от этих «недоотношений» с мажоришкой. И я на полном серьезе раздумывала оборвать нашу обременяющую связь. Однако вся прелесть надуманных отношений заключалась в том, что вымышленного парня так же легко бросить, как и найти.
— Правда. Достаточно, Кэти, — Пашка выпрямился, и устало потер переносицу. — Еще немного и я напишу слащавую песенку о вашей «великой любви», — пригрозил музыкант и задумчиво поинтересовался: — Что лучше, если ты его убьешь или он тебя?
— Лучше убейся сам, Краснов. Я Стасика в обиду не дам!
Я уже говорила, как мажоришке со мной повезло? Нереально просто.
— Значит оба, — хмыкнул парень.
Мы замолчали, разглядывая сквозь лобовое стекло потрескавшееся крыльцо общаги в свете уличного фонаря. Удивительно, но, несмотря на все мои неудавшиеся попытки отвадить от себя Пашу, уходить не хотелось. Его глаза, улыбки и даже недалекие шуточки, волшебным образом переносили меня в другую вселенную. Туда, где добро всегда побеждало зло, а человеческая жизнь не измерялась в энном количестве зеленых бумажек.
В детство.
— Странный вечер, — первым нарушил тишину парень.
— Странный, — согласилась я.
Горло сжалось то ли от болезненного спазма в груди, то ли от понимания того, что нет больше никакого детства. Умерло. Три года как умерло. А мы остались: он — отвоевавший мечту, и я предающая свою. Два разных мира, которым не стать одним.
— Ну ладно, — пальцы зацепились за гладкую ручку, — спасибо за борщ, Краснов. Вряд ли я когда-нибудь забуду тот цирк, — весело хмыкнула я и, не дожидаясь реакции парня, ловко выскочила в ночную прохладу весенней ночи. — Пока! — бросила через плечо, хлопнув дверью автомобиля и, не мешкая, направилась в сторону родной общаги.
Но, не успела я преодолеть первую ступеньку, как в спину прилетело грозное:
— Ты считаешь это нормально, Сватова?!
Ну чего я, спрашивается, ожидала? Это же Краснов.
— А в чем дело? — «упала» на дурочку, развернувшись лицом к музыканту.
— В чем дело?! — воскликнул парень, брови его при этом забавно нахмурились, а ладони угрожающее сжались в кулаки. Наверное, любой другой человек почувствовал бы опасность при виде взбешенного Краснова, но я ведь не другая.
