Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 58
У входа в студию их встретила продюсерша с телефонным наушником. Такие молодые и самоуверенные амазонки наводили на Ронит ужас, и, сама того не замечая, она принялась делать то, что делала всегда, когда чувствовала себя жалкой и ничтожной: стала давать еще больше указаний дочери. «Выпрямись. У тебя плечи опущены. Опусти подбородок. Вытяни шею». Потом она пригладила Нофар волосы, заправила за ухо выбившуюся прядь, поправила ей бретельку лифчика, стерла невидимое пятно с подола платья, и девушка, которая всего несколько часов тому назад мановением руки остановила автобус, мало-помалу съежилась почти до полного исчезновения. Поэтому трудно сказать, что произошло бы дальше, не появись откуда ни возьмись гримерша (широкие бедра, оранжевые волосы, рот, в котором на постоянной основе совместно проживали язык и жвачка) и не умыкни она девочку в свою увешанную зеркалами комнату.
В гримерке, среди пудр и порошков, Нофар взглянула на свое отражение – и вся сжалась. Она опустила глаза, и гримерша, размер сердца которой уступал только размеру ее бедер, сразу все поняла. Она прекрасно знала: есть люди, которые, усевшись перед зеркалом, раздуваются от самодовольства, а есть такие, на кого зеркало, наоборот, действует, как ожог медузы, – и этих последних гримерша очень любила.
– Смотри, какие у тебя замечательные скулы! А губы какие!
Нофар пробормотала что-то про прыщи.
– Вот эта мелочь, что ли? Да кто их видит-то? Смотри, какой я сейчас фокус сделаю.
Нофар изо всех сил старалась не глядеться в зеркало и не заметила, как всего двумя мазками кисточки гримерша убрала с ее лица позорную красную сыпь. Затем она вынула из ящика нежно-коралловую помаду, провела ею по губам Нофар. Задумалась, какой румянец наложить – персиковый или яблочно-розовый, решила, что заливающего щеки девушки естественного румянца вполне достаточно, и наконец спросила:
– Ну? Хочешь взглянуть?
Нофар неуверенно подняла глаза. Она ожидала увидеть сутулое, прыщавое и совершенно заурядное существо – но из зеркала на нее удивленно смотрела совсем другая девушка. Тушь на ресницах подчеркнула ее глаза; губы стали розовыми, как конфеты; точеные скулы, прятавшиеся обычно под густыми волосами, предстали теперь на всеобщее обозрение. Но самое главное – прыщи! Гримерша, эта добрая фея на минимальном окладе, словно спрятала их под белоснежной простыней.
На глазах у девушки выступили слезы благодарности.
– Только не плачь! – испугалась гримерша. – Все потечет!
Нофар послушно кивнула и не позволила слезам пролиться.
Потом все стало происходить очень быстро. В гримерку вбежала продюсерша и потащила Нофар за руку. Возле двери студии ее ждала мама с посеревшим лицом. За несколько минут, проведенных в одиночестве, Ронит успела придумать еще уйму советов, которые следовало дать дочери перед интервью, но, увидев открытое, миловидное, очаровательное лицо Нофар, она – что случалось крайне редко – осталась ею настолько довольна, что решила ничего не говорить. Продюсерша открыла дверь студии и втолкнула Нофар внутрь. «Дыши, – твердила себе девушка, – дыши», – но тело ее не слышало, а если и слышало – не слушалось. Ноги и руки отказывались шевелиться, язык присох к гортани, и только предательницы-подмышки непрерывно потели, заливая платье реками страха. Она уже жалела, что дала тогда тележурналистке согласие появиться перед камерой с открытым лицом. Тележурналистка похвалила ее за мужество и сразу сообщила об этом в новостную редакцию. От матери Нофар было получено письменное разрешение, и под Нофар выделили большой кусок эфира – сюжет всегда выигрывает, когда у жертвы есть лицо. Однако сколь бы выигрышным ни был сюжет, Нофар сковал страх. Она сжалась, как перевернутая на спину гусеница, и хотела только одного: чтобы чья-нибудь милосердная рука перенесла ее в надежные стены ее комнаты. Но рука не появлялась, и, парализованная ужасом, Нофар услышала, как тележурналистка объявляет следующий сюжет:
– Попытка изнасилования в центре города, во внутреннем дворе. Арестован знаменитый певец Авишай Милнер. На допросе он во всем признался. Смелая девушка сейчас находится у нас в студии. Расскажите нам, как все это случилось, – обратилась она к Нофар, но та молчала.
Терпеливая тележурналистка предприняла новую попытку:
– Вы пришли на работу и…
Она подала девушке эту фразу, как весло тонущему; надо было лишь за него ухватиться. Но Нофар ничего не ответила. Как если бы решила утонуть.
Из аппаратной приказали: «Попробуй еще раз. Если не получится, прервемся на рекламу».
Нофар прокашлялась. Проглотила слюну. Глубоко вдохнула – и заговорила. И – о, чудо! – слова потекли из нее потоком. Гладкие, круглые, как речная галька, как булочки. Не зря Нофар смотрела бесчисленные серии бесчисленных телесериалов. Она даже не подозревала, как много знаний дал ей голубой экран: он научил ее формулировать мысли короткими и ясными предложениями, вставлять между ними многозначительные, сопровождаемые скорбным взглядом паузы, вести слушателей по извилистой, но хорошо размеченной сюжетной тропинке, на которой есть и спуски («Я уж думала, мне конец…»), и подъемы («…но в последний момент пришло спасение»). Лицо говорящего играет не менее важную роль, чем слова, и надо сказать, что здесь гримерша превзошла себя. И не потому, что сделала девушку невероятно красивой. Невероятная красота не только поражает, но и раздражает. Однако в среднестатистической внешности Нофар было заключено ровно столько обаяния, сколько нужно, и мудрые руки гримерши сумели это понять. Они превратили девушку в ослепительную – но не ослепляющую красотку.
Пока Нофар отвечала на вопросы тележурналистки, перед глазами у нее всплыло лицо Шир. Может, она ее сейчас видит? Может, она все-таки немножко по ней скучает? Нофар вспомнила, как по пятницам они сидели вечером перед телевизором и разговаривали о телесериалах – чтобы не говорить о том, что все одноклассники, кроме них, сейчас тусят. Но тут вдруг она с горечью подумала, что ни Шир, ни Йотама, ни остальных сейчас, наверно, дома нет, что они пошли вместе со всеми (потому что всегда есть какие-нибудь «все») в кино, что интервью скоро закончится, она пойдет домой, смоет макияж, снова станет прыщавой…
А поскольку гримерши рядом не было и сказать «Только не плачь!» было некому, на глазах у Нофар выступили круглые, тяжелые слезы. Тележурналистка – собравшаяся уже было закругляться – решила повременить. Зрители сейчас ужинали, они смотрели новости и жевали – а ничто не способствует пищеварению лучше, чем слезы красивой девушки. И как только по щеке Нофар скатилась первая капля, вместе с ней полились и тысячи других: слезы телезрителей и фотогеничные слезы тележурналистки. От слез глаза Нофар поголубели еще больше и стали похожи на бездонное море.
Но когда ведущая от нее отвернулась и посмотрела в камеру, Нофар вдруг пронзил страх: из-за всех этих переживаний она совсем забыла про черноглазого юношу! Трудно сказать, чего она испугалась больше: что он ее выдаст или что он ужасно расстроится, если интервью закончится, а она его так и не упомянет, – так или иначе она набралась смелости и перебила ведущую, уже открывшую рот, чтобы завершить передачу.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 58
