Саша прислушалась к разговорам вокруг.
Длинноволосый хиппи в пончо читал стихи, которые, впрочем, никто не слушал, болтая каждый о чем-то своем:
Забросив скушные дела,
Срывая голос в пьяном хрипе,
О революции и хиппи
Мы говорили до утра.
Пусть топором дамоклов меч
Висел в дыму джинсово-синем,
Где потонула чья-то речь
В поддержку нового Мессии,
Приятно было сознавать,
Что ты силен в борьбе с собою,
На разрисованных обоях
Свободу слова утверждать.
И, переполненный стакан
Плеснув в мещанскую лагуну,
Глядеть, как бродит таракан
По стенам, названным «коммуна».
Рядом рассуждали о смысле жизни Декабрист, длинные волосы которого были заплетены в множество косичек, и пухлогубый мальчик в очках.
– Если не нашел цель в жизни, сделай жизнь самоцелью, – провозгласил Декабрист.
– Ништяк! – только и смог вымолвить мальчик.
Чуть поодаль милые близняшки-хиппушки тараторили с подружкой в пеленочном платье о вещах более прозаических:
– А Кошку менты остановили, хотели ксивник отобрать – она сама его расписала, там мандала, то, сё. Жалко, ясное дело, так она им: вы чё, это – подарок угнетенных южно-африканских коммунистов!
– И чё – отпустили?
– Отпустили, куда делись!
– А я с одной герлой офигенный ченч сделала. Я ей – шузы, которые мне фазер презентовал. А она мне, прикиньте, свой галстук из джинсы. Риал Ю-Эс-Эй.
В разговор вмешивается Декабрист:
– Только джинсы и заплаты стать помогут демократом!
Девчонки захихикали, затянулись по очереди папироской.
Саша совсем заскучала, стала накручивать прядь волос на палец и соображать, будет ли вежливо уйти прямо сейчас от новых знакомых и как самой найти железнодорожную станцию.
И вдруг абсолютно ниоткуда (ну, если не иметь воображения, то из-за ближайшего пригорка) наполяне возникла фигура Солнца. Настоящее, закатное солнце оказалось прямо у него над головой, образуя багровый нимб.
– Вот это да!.. – пробормотала Саша.
Но, видимо, не только на Сашу произвело впечатление явление Солнца.
Хуан тряхнул головой и аккуратно загасил трубку.
– Действительно, – сказала Герда.
А другие хиппи отвлеклись от дерева в лентах и бросились к Солнцу, окружили его дурашливым хороводом.
Солнце улыбался, трепал по волосам одну барышню, другую. Вместе они подошли ко всей компании, расположившейся на траве. Хиппи вскочили, радостно приветствуя Солнце. Он заметил Сашу, которая постеснялась подойти ближе, и улыбнулся ей особо. И все поняли, что особо. Это Саша прочла в глазах Герды. Та фыркнула и отвернулась.
Солнце вынул из домотканой сумки, висящей через плечо, пачку рублей, помахал.
– Малой просил извиниться, – мягко улыбаясь, сообщил Солнце, – на самом деле барабанщику «Приобретения» менты руку сломали, поэтому он прислал этих ребят новых, архитекторов. Но раз концерт сорвали, то деньги он всем возвращает.
– Вот, а ты говоришь! – вдруг назидательно сказала Герда Хуану.
– Я?! Да никогда! – заверил Герду Хуан.
Солнце пустил пачку денег по кругу. Каждый забирал свой рубль и передавал дальше.
Декабрист протянул Солнцу папиросу:
– Посидишь с нами?
Солнце качнул головой, папиросу не взял:
– Не могу.
Декабрист пожал плечами, затянулся.
Солнце махнул системе на прощание и пошел по тропинке среди высокой полевой травы.
– Солнце зашло за тучи, – мрачно констатировала Герда.
Саше тоже вручили рубль. Она повертела его в руках, а потом спохватилась и, не говоря никому ни слова, прямо в венке, побежала за Солнцем.
Трава была выше пояса, Саша раздвигала ееруками – будто в море плыла и все не могла поспеть за широкими шагами Солнца, который шел по земле, как по воздуху. Он, конечно, слышал ее шаги, понимала Саша, но не останавливался, не ждал.
Наконец Саша догнала Солнце. Трава стала ниже, тропинка шире. Саша пристроилась рядом, приноравливаясь к шагам Солнца. Шли молча. Наверное, Саша должна была бы почувствовать неловкость, бояться, что кажется смешной, глупой и назойливой, но почему-то ей было просто хорошо. Вот так бы шла и шла…
– Ну и что ты здесь делаешь? – вдруг буднично спросил Солнце.
– Я?.. – растерялась Саша. – Хиппую…
Солнце усмехнулся, замедлил шаг:
– И давно?
– Уже… почти целый день, – доложила Саша.
– А по-настоящему никто не умеет, – заявил Солнце.
– А ты? – помолчав, спросила Саша.
– Это моя работа, – заговорщицки понизил голос Солнце.
– Как это? – не поняла Саша
Солнце показал ей на высоковольтные провода:
– В детстве я думал, что это – линия для передачи мыслей на расстоянии. Мне казалось, что я слышу чьи-то голоса. Допустим, кто-то в Париже думает про кого-то, кто сейчас в Москве. И этот, в Москве, чувствует и думает про того, кто в Париже, а я слышу их здесь, в поле. Это было очень важно для меня… А потом я узнал, что это – просто электрические провода.
– И что? – снова не поняла Саша.
– И это перестало быть для меня важным.
– Почему?
– Все стало слишком предсказуемым. А жаль, – грустно улыбнулся Солнце.
Саше показалось, что она поняла, хотя объяснить не смогла бы, и просто снова попыталась приноровиться к шагам Солнца, придерживая съезжающий с макушки венок.
Было такое время суток, когда на небе мирно соседствовали солнце и луна.
А потом мчались в пустой электричке мимо мелькающих сизых лесов.
Саша робко поглядывала на Солнце, но, однажды встретив его взгляд, смутилась, опустилаглаза, сняла венок, повертела в руках и, не придумав, куда деть, повесила на угол спинки скамьи.
За окном показались первые городские дома, чуть позже – перрон вокзала. Уже зажгли желтые фонари.
На углу скамейки остался висеть Сашин венок.
Саша и Солнце дошли до перекрестка.
– Есть хочешь? – неожиданно спросил Солнце.
Саша кивнула.
В кафе «Арагви», в сопровождении вислозадого официанта неопределенного возраста, проследовали за столик, стоящий на импровизированном балкончике.
