Зимняя сказка
дремучем лесу далеко на севере Финляндии росли рядом две огромные сосны — такие старые, что даже седой мох не мог припомнить, были ли они когда-нибудь молодыми стройными деревцами. Отовсюду были видны их темные вершины, высоко возносившиеся над чащей леса. Весной в ветвях старых сосен распевали дрозды и малиновки, а стебельки вереска поднимали свои головки, усыпанные крохотными лиловыми колокольчиками, и робко поглядывали снизу вверх — словно хотели спросить: «Как, неужели можно быть такими большими и такими старыми?»
Зимой, когда метель покрывала всю землю пушистым белым покрывалом и кустики вереска засыпали под снежными сугробами, две сосны, словно два древних воина-великана, сторожили лес.
Ледяные бури со свистом и завываниями проносились по чаще, сметали с ветвей снежные шапки, обламывали вершины, валили наземь даже крепкие стволы. И только сосны-великаны всегда стояли твердо и прямо — никакой ураган не мог заставить их склонить головы.
А ведь если ты такой сильный и стойкий — это не просто так, это кое-что да значит!
У опушки леса, посреди которого росли старые сосны, на небольшом пригорке стояла хижина. Оба ее оконца глядели в самую чащу, а в самой хижине жил бедный крестьянин со своей женой. У них имелся клочок земли, на котором они сеяли хлеб, и небольшой огород — вот и все богатство. Зимой крестьянин работал в лесу — рубил деревья и возил бревна на лесопильню, чтобы скопить немного денег на молоко и масло.
У крестьянина и его жены было двое детей — мальчик и девочка. Мальчика звали Сильвестр, а девочку — Сильвия.
И где только они нашли для своих малышей такие имена? Должно быть, прямо в лесу, потому что слово «сильва» на языке древних римлян как раз и означает «лес».
Однажды — дело было зимой — брат и сестра, Сильвестр и Сильвия, отправились в самую глубь леса, чтобы проверить, не попался ли в силки, которые они расставили, какой-нибудь зверек или птица.
Так и случилось: в один силок угодил заяц-беляк, а в другой — белая куропатка. Оба они были живы, но измучены — запутались лапками в петлях силков и изо всех сил пытались освободиться.
— Отпусти меня! — встряхнул ушами заяц, когда Сильвестр склонился над ним.
— Отпусти меня! — пропищала куропатка, когда Сильвия присела на снег рядом.
Сильвестр и Сильвия очень удивились. Никогда еще они не слышали, чтобы лесные звери и птицы говорили человечьим языком.
— Давай-ка и в самом деле отпустим их! — предложила Сильвия.
И принялась вместе с братом осторожно распутывать силки.
Едва почуяв свободу, заяц со всех ног бросился в гущу бурелома. А куропатка полетела прочь так быстро, как только позволяли ее крылья.
— Подопринебо!.. Подопринебо исполнит все, о чем только ни попросите! — вдруг прокричал заяц на всем скаку.
— Просите Зацепитучу!.. Просите Зацепитучу!.. И будет у вас все, чего ни пожелаете! — гортанно прокудахтала куропатка на лету.
Снежная пыль осела, и снова в лесу стало совсем тихо.
— О чем это они? — удивился Сильвестр. — Кто такие эти Подопринебо и Зацепитучу?
— Никогда не слыхала подобных имен, — пожала плечами Сильвия. — Странно, кто бы это мог быть?
В это время сильный порыв северного ветра пронесся по лесу. Темные вершины старых сосен загудели, и в этом гуле Сильвестр и Сильвия ясно расслышали слова.
— Ну что, дружище, стоишь себе? — спросила одна сосна у другой. — Еще держишь небосвод? Недаром звери лесные издавна зовут тебя — Подопринебо!
— Стою-у! Держу-у! — басовито прогудела другая сосна. — А ты-то как, старина? Все сражаешься с тучами? Ведь и тебя не просто так прозвали — Зацепитучу!
— Что-то слабеть я стал, — прошумело в ответ. — Ветер нынче обломил у меня еще одну верхнюю ветку. Видно, и вправду старость на носу!
— Грех тебе жаловаться! Тебе ведь каких-то триста пятьдесят лет. Ты у нас еще дитя! А вот мне уже триста восемьдесят восемь стукнуло, и гляди — скриплю помаленьку!
Тут старая сосна тяжело вздохнула.
— Смотри-ка, ветер опять возвращается, — прошелестела та сосна, что была помоложе. — Под его свист так славно петь песни!
Давай-ка споем про седую старину, про нашу юность. Ведь есть нам с тобой о чем вспомнить, верно?
И под шум вновь налетевшей снежной бури сосны, покачиваясь, запели:
Мы скованы стужей, мы в снежном плену! Бушует и злобствует вьюга. Но шум ее клонит нас, древних, ко сну, Седую мы видим во сне старину — То время, когда мы, два друга, Две юных сосны, поднялись в вышину Над яркою зеленью луга. Фиалки у наших подножий цвели. Белили нам хвою метели, И тучи летели из мглистой дали, И бурею рушило ели. Мы к небу тянулись из стылой земли, Нас даже столетья согнуть не смогли И вихри сломить не посмели…
— Да уж, есть нам с тобой о чем вспомнить, о чем порассказать, — заметила та сосна, что была постарше, и тихонько заскрипела. — Давай-ка поговорим с этими малышами. — Тут одна из ее ветвей качнулась, словно указывая на Сильвестра и Сильвию.
— О чем это они хотят с нами говорить? — смутился Сильвестр.
— Лучше бежим домой, — шепнула Сильвия брату. — Я боюсь этих сосен-великанов.
— Погоди, — сказал Сильвестр. — Чего тут бояться! Да вон и отец идет, гляди!
И верно — по лесной тропинке, едва заметной среди сугробов, пробирался их отец с топором на плече.
