«Брак по заявлению перед свидетелями» оставался законным в Шотландии вплоть до 1949 года, когда он был отменен особым законодательным актом.
Вплоть до начала восемнадцатого столетия Хайленд — Шотландское нагорье — оставался несколько обособленной частью Шотландии. Чувство изоляции порождалось феодализмом, особым языком и своеобразной формой одежды.
В течение тридцати пяти лет, когда были запрещены килты, пледы и, разумеется, волынки, шотландские горцы носили с собой палки вместо кинжалов. Потом появились короткие ножи, называемые skean dhu, которые можно было спрятать в кармане или сунуть за чулок.
Толчком к возрождению кельтской культуры в начале девятнадцатого века послужили романы сэра Вальтера Скотта, а когда король Георг IV решил в 1822 году посетить Северное Королевство, он уже носил королевский стюартовский тартан.
Глава 1
1803 год
Лорд Алистер Макдонон завтракал.
Время близилось к полудню, но в светском кружке, украшением которого был лорд Алистер, столь поздний завтрак никого бы не удивил.
Накануне вечером он вначале присутствовал на обеде, который давал в Карлтон-Хаусе принц Уэльский, потом вместе с приятелями посетил недавно открытый танцзал, где демонстрировали свои стати наиболее привлекательные куртизанки Лондона.
Этого друзьям показалось недостаточно, и теплая компания посетила весьма дорогой «Веселый дом» в «Хеймаркете»; теперь лорд Алистер сожалел, что выпил там чересчур много французского вина.
В общем, вечер прошел более или менее обыкновенно.
И все же утром последствия были налицо, и лорд Алистер отодвинул от себя великолепно приготовленное сладкое мясо[1]и свежие грибы, поданные ему слугой. Вяло жевал тосты, потягивая бренди.
Но думал он при этом не о пересохшем горле и больной голове, а о прелестях леди Беверли.
Рядом с ним лежала на столе благоухающая экзотическими духами записочка: леди сообщала, что ждет его у себя сегодня днем в четыре часа.
Она писала в той повелительной манере, которая превращала просьбу в приказание, что было вполне естественно для красавицы, штурмом взявшей придирчивый бомонд.
Вдова богатого и знатного землевладельца из северной Англии появилась в Лондоне спустя год после смерти мужа в скромном сопровождении пожилой тетушки.
Обладая двумя такими преимуществами, как безупречная репутация и голубая кровь, леди была вполне радушно принята самыми строгими блюстительницами хорошего тона.
Новое лицо всегда возбуждало интерес в высшем обществе, которое изобиловало красивыми женщинами еще с того времени, как принц Уэльский был пленен очаровательной актрисой миссис Робинсон, а также, разумеется, в кружке Джорджианы, герцогини Девонширской.
Одна королева красоты сменяла другую, и каждая получала у членов клуба «Сент-Джеймс»[2]титул Несравненной, но теперь, по мнению почти всех джентльменов, Олив Беверли затмила всех.
Она и вправду была исключительно хороша: темные глаза со вспыхивающими в их глубине пурпурными искорками, черные как смоль блестящие волосы, фигура стройная, словно ствол магнолии, а черты лица, как провозгласил лорд Байрон, соперничали с чертами греческой богини.
Самые утонченные и привередливые денди слагали сердца к ее ногам, и даже лорд Алистер, который терпеть не мог быть одним из толпы, в конце концов, не устоял.
Вероятно, потому, что его труднее было увлечь, чем кого бы то ни было, леди Беверли благосклонно улыбалась ему, и вскоре перед ним открылись не только двери дома очаровательницы, но и ее объятия.
Лорд Алистер считался признанным красавцем и блестящим щеголем, но при этом он был еще и умен.
Он прекрасно понимал, что любовную связь с Олив Беверли следует держать в тайне, особенно от заядлых сплетников.
Третий сын наследственного главы шотландского клана, он не мог претендовать на титул герцога, а Олив метила высоко.
Герцог Торчестер сопровождал ее в оперу, маркиз Харроуби, один из богатейших землевладельцев в Англии, катал ее в своей коляске.
И все же, когда они оставались наедине, Олив признавала Алистера Макдонона неотразимым любовником; их взаимная страсть разгоралась все жарче — быть может, благодаря чрезвычайной и оттого особенно возбуждающей секретности их свиданий.
Олив не имела обыкновения посылать за лордом Алистером в дневные часы.
Он сделал еще глоток бренди и перечитал ее послание, размышляя, зачем он ей так понадобился.
У него возникло не слишком приятное предчувствие, что она сообщит ему о наконец-то произнесенных Торчестером или Харроуби магических словах, которые она так жаждала услышать, и о том, что она выходит за одного из них.
Было бы весьма огорчительно потерять ее, подумал лорд Алистер; он, пожалуй, соскучится по ней даже за время медового месяца.
Впрочем, тут же решил он со слегка циничной усмешкой в уголках губ, как только титул маркизы или герцогини утратит новизну, Олив непременно возжаждет его поцелуев.
— Почему с тобой я чувствую себя иначе, чем с любым другим мужчиной? — жалобным тоном спросила она в позапрошлую ночь.
Он ждал ее у нее в спальне после обеда в Ричмонд-Хаусе, в то время, как маркиз провожал ее до дома и распрощался у входа, получив всего-навсего разрешение поцеловать руку.
Лорд Алистер проник в дом на Парк-стрит гораздо раньше через садовую калитку, от которой у него был ключ.
Французское окно в гостиной оставлено было незапертым, и лорд Алистер проскользнул наверх, едва слуги отправились спать. Он улегся на обшитых кружевами подушках задрапированной шелковыми занавесями постели.
Воздух был напоен ароматом пряных французских духов Олив; Алистер ждал, предвкушая вспышку страсти, которая охватит их обоих, едва Олив появится в спальне.
Она и в самом деле сразу бросилась к нему в объятия, и прошло много, очень много времени, прежде чем у них появилось желание заговорить
Дар речи вернулся к ним, когда свечи почти догорели, а на небе засиял мягкий свет утренней зари.
— Как ты красива! — произнес Алистер.
Он привлек Олив к себе одной рукой, а другой коснулся шелка темных волос.
Почти грубыми движениями он вынул из волос шпильки, и волосы рассыпались по обнаженным плечам женщины — они такие же мягкие, как ее кожа, но держат Алистера крепче любых цепей.
