лица, которые попытаются найти в нем сюжет, будут расстреляны — по приказу автора.
Марк Твен (о романе «Приключения Гекльберри Финна») Автор под микроскопом
Много лет назад, еще до появления Перси Джексона в моей жизни, я был известным автором детективов для взрослых. В один прекрасный вечер я вел диалог в прямом эфире с двумя другими писателями, один из которых пытался объяснить, чем ему понравился мой роман «Дьявол уехал в Остин».
«Потрясающая структура, — сообщил он зрителям. — Это книга о подводном плавании, и чем глубже ее герои погружаются в темную мутную воду, тем темнее и мутнее становится сюжет. Какой тонкий символизм!»
Зрители были впечатлены. А я смутился: символизм? У меня? Кто бы мог подумать!
После передачи, когда я признался этому писателю, что сделал структуру романа мутной не нарочно, что, возможно, это были даже недочеты в построении сюжета, у него просто челюсть отвисла. Он изучал мое творчество, сделал блестящие выводы — а я, оказывается, просто историю рассказывал? Невероятно!
Нет, я не говорю, что его открытия ничего не стоят или что символизма в моем романе не может быть. Но этот случай очень хорошо показывает разницу между созданием книги и ее анализом.
Любую книгу — детскую или взрослую — можно читать по-разному. Можно просто читать — для удовольствия. Можно — искать скрытые значения и оттенки смысла. Можно даже писать об этой книге статьи, рассматривая ее с разных точек зрения.
Дело писателя — писать. А дело внимательного читателя — найти в написанном смысл. То и другое одинаково важно. Смысл, который отыщет читатель, может внести ясность, очаровать, удивить — в том числе и автора книги. По крайней мере, я использую символы и мотивы бессознательно и думаю о них не больше, чем человек, говорящий на родном языке, думает в момент разговора о согласовании подлежащего и сказуемого.
Я всегда очень любил «Предупреждение», которое Марк Твен поместил перед текстом «Приключений Гекльберри Финна». Он категорически настаивал на том, чтобы читатели просто читали его книгу, а не занимались исследованием ее структуры или извлечением морали. Правда, это не помешало поколениям английских выпускников писать по его романам дипломы.
Когда мне предложили издать эту антологию, я не знал, что и думать, — столько талантливых авторов захотели отчего-то написать о моих детских книгах! Но прочитав их статьи, я изумился: в каждой был свой взгляд на Перси Джексона, зачаровывающий и заставляющий задуматься. Кое-что даже навело меня на мысль: «И вот это я сочинил?» Словно кто-то изучил мои мысли под микроскопом — я увидел все, что в них творилось, пока я писал, и на что я никогда не обращал внимания.
Возможно, поэтому Марк Твен и не хотел, чтобы его творчество изучали критики: не потому, что толкование может быть неверным, а как раз потому, что оно может оказаться слишком ошеломляюще точным.
Случайный полубог
Я не собирался писать цикл о Перси Джексоне.
Но когда мой старший сын был во втором классе, у него начались проблемы с учебой. Он не мог сосредоточиться, не хотел сидеть и читать, а письмо и вовсе было страшным испытанием.
Мне, писателю и учителю средней школы, трудно было смириться с тем, что мой ребенок школу ненавидит. Потом настал день, когда на родительском собрании мне сказали, что мальчик нуждается в психоневрологическом обследовании. Несколько недель спустя был поставлен диагноз: дислексия, гиперактивное расстройство с дефицитом внимания.
Понятия эти мне были не в новинку. У меня были ученики с дефектами обучаемости, я изобретал способы работы с ними, заполнял бланки наблюдений…
Но когда речь идет о твоем собственном ребенке — это совсем другое дело! Как помочь ему понять, что с ним, и справиться с проблемой?
После долгих раздумий я обратился к тому, что умею, — рассказывать истории.
Спасением для сына в школе стала греческая мифология. Пожалуй, это был единственный предмет в расписании, который ему нравился. Каждый вечер перед сном я рассказывал ему что-нибудь из греческих легенд, а когда они закончились, он попросил сочинить еще.
Тогда, подобно Афине из головы Зевса, из моей головы и вышел миф… о том, что ГРДВ и дислексия — не то, чем кажутся. Я придумал Перси Джексона, полубога, такого же, как Геракл, Тесей и Персей, — но мой полубог был современным американским мальчиком. Мальчиком с ГРДВ и дислексией, который неожиданно узнает: сочетание этих двух недостатков означает, что он — сын олимпийского бога!
В «Похитителе молний» гиперактивное расстройство с дефицитом внимания означает лишь то, что ребенок чувствует острее, чем остальные, и замечает не слишком мало, а слишком много. Это вряд ли полезно на скучном уроке, но сохранит герою жизнь на поле битвы. А дислексия — оттого, что мозги приспособлены к чтению по-древнегречески; конечно, намучаешься тут с английским!
Мой сын эту теорию принял с радостью.
В моей книге герою открывается, что его непохожесть на остальных может быть источником силы и символом величия. Если учителя объявляют тебя безнадежным — это не значит, что ты безнадежен вообще. Перси Джексон для меня — дань уважения всем моим ученикам с дефектами обучаемости, но главное — это миф, созданный мной, чтобы помочь сыну понять, кто он.
Когда я закончил рассказывать эту сказку, он стал уговаривать меня записать ее. Я колебался. Я не думал, что это еще кому-то понравится, да и времени свободного не было — полная ставка в школе и по детективу в год… Но в конце концов я выкроил время и написал «Похитителя молний».
Сын был в восторге от окончательного варианта. Я с опаской дал рукопись почитать кое-кому из своих учеников. Им тоже понравилось! Тогда я решился отправить книгу в издательство — под псевдонимом, чтобы поток отказов не поставил меня в неловкое положение. Но через несколько недель был объявлен аукцион на право печатать эту книгу!
Аукцион выиграло издательство «Disney Book Group», и к концу учебного года я стал настоящим детским писателем. А сейчас книги о Перси Джексоне уже читает весь мир.
Если бы пять лет назад вы сказали мне, что сказке, которую я рассказывал на ночь своему сыну, будет посвящен сборник критических статей, я бы только покрутил пальцем у виска!
Сила мифа
Так чем же привлекают детей эти книги? Почему сегодня люди всё еще обращаются к греческим мифам? Ведь это древние рассказы о мире, совсем не похожем на наш. Какое значение они могут иметь в двадцать первом веке?
